Славянский котел
Шрифт:
Пусть извинят меня нынешние патриоты, превозносящие до небес имя Сталина, тоскующие о «сильной руке» для России. Не хочу умалять их кумира, хотя и не могу ему простить ни разрушения храма Христа Спасителя, ни расстрелов и гонений на Православную церковь и на священников, ни чудовищного убийства моего учителя Николая Ивановича Вавилова, ни убийства Вознесенского, Кузнецова и тысяч других ни в чём не повинных русских людей... Не могу простить и бездарного ведения Великой Отечественной войны с немцами, где мы потеряли в два раза больше солдат, чем наш противник, во время которой превратились
Так, всё так — и я с этим не спорю. Но войну я видел сам. Мой отец прошёл и проехал, прополз по-пластунски от Валуек до Будапешта. Всё видел своими глазами, слышал своими ушами, трижды был ранен и дважды контужен. Мне он обо всём рассказывал. Не надо мне ничьих мнений и никакой статистики. Война прошла через мой ум, железным катком прокатилась через плоть и душу. Вот моё мнение, и никто не убедит меня в обратном.
И вот вам моя подпись:
Арсений Петрович Чудайкин»
Прочитав всё это, Драгана сделала и свою приписку:
«Обсудить с отцом, дядей Яном и Простаковым».
Потушила экран компьютера, подошла к электронному микроскопу, хотела осмотреть посев клеточной структуры, оставленный на зеркальной подставочке ещё до отъезда на материк, но тут к ней постучали и вошёл Борис. Она повернулась к нему на крутящемся стульчике, но не поднялась и смотрела на него, как на белую стену, без каких-либо эмоций на лице, смотрела так, словно не понимала, что это за существо приближается к ней, зачем оно и почему тут находится — недвусмысленно давала понять, что помнит разговор, происшедший у них несколько дней назад, не прощает и не может простить неожиданно открывшейся ей трусости русского учёного. А Борис будто бы ни в чём не бывало, вынул из кармана мобильник, повертел им перед взором Драганы. Девушка протянула руку, но Борис отвёл мобильник в сторону.
— Нельзя. Штука эта опасная.
В дверь снова постучали, и Борис впустил физика Неустроева. Павел поклонился хозяйке кабинета и от двери не отходил, а открыл принесённую им коробку и вынул из неё три янтарных браслета. Два отдал Борису, а один надел на свою руку. Борис тоже надел браслет, а другой отдал Драгане. Та повертела его, сказала: «Какая прелесть!» и просунула в него левую ручку.
Борис пояснял:
— Браслет непростой; он изготовлен из специальных материалов и призван выполнять важную служебную роль. Он защитит вас от оружия массового поражения. Главная же часть оружия — вот она. А само оружие — вот оно.
Мобильник лежал у него на ладони, миниатюрные кнопочки, словно зелёные глазки диковинных насекомых, сверкали на золотой панели.
Драгана осторожно взяла мобильник и стала его разглядывать.
— На оружие не похож — обыкновенный мобильник. И не самый красивый. Мои мобильники куда интереснее.
— Не торопитесь сравнивать. Мы приготовили полигон для испытаний. Если позволите, продемонстрируем вам действие нашего мобильника.
— Я — пожалуй, с удовольствием. А он где находится, этот ваш полигон?
— Совсем рядом. В этом же здании,— в подвале.
— Виварий, что ли?
— Да, виварий.
— Ну, пойдёмте. Кстати, я давно хотела там побывать, посмотреть, хорошо ли содержат и кормят моих зверюшек?
Дана выключила микроскоп и последовала за Борисом и Павлом.
Её недовольство Борисом как-то улеглось, впечатления от поездки, страшное событие, происшедшее на материке, вышибли из головы все мысли о «Розовом облаке», приглушили страсти, и будто бы не было у неё планов, желания борьбы, боевого настроения. И этот вот мобильник... Она повертела в руках изящную игрушку,— и готовность русских парней продемонстрировать какое-то оружие ничего светлого и хорошего в её душе не возрождала, ничто её не волновало. А сообщение Простакова о каком-то оружии массового поражения она воспринимала как шутку.
В конце вивария плотно к стене были приставлены две клетки: в одной бегали из угла в угол, волновались белые мыши, а в другой клетке металась рыжая лиса. Время от времени она лезла на проволочную стенку и визгливо лаяла — то ли от страха, то ли от злости или от какого-то непонятного беспокойства.
— Вы этих животных знаете? — спросил Борис.
— Да, конечно, я проводила с ними опыты. Они не любят друг друга и сильно беспокоятся, если их помещают рядом. Они злобны и агрессивны,— это мы знаем. Но зачем же вам понадобилось их дразнить?
— А чтобы испытать на них средство, приводящее живой организм к покою и равновесию.
Борис отмерил десять шагов от клеток, подозвал к себе Драгану.
— Встаньте вот здесь. Положите на ладонь мобильник, направьте его на клетки и всеми пальцами сильно сожмите корпус. А другой рукой нажмите вот эту кнопку.
Драгана ловко всё это проделала и повернулась к Борису.
— Ну, и что?
— А ничего. Животные волновались, кидались друг на друга, а теперь подойдём к ним, и вы на них посмотрите.
Мыши вдруг, как по команде, успокоились и бесцельно бродили по клетке. И лиса присмирела, удивлённо смотрела на подходивших людей и совершенно их не боялась. Не обращала внимания и на мышей. Простаков поднял дверцу, разделявшую клетки, и лиса мирно поплелась к соседям. Обнюхала одну, другую, улеглась посредине клетки. Мыши подошли к ней, тоже её обнюхали и улеглись рядом. Образовалась идиллическая сцена дружного семейства: маленькие детёныши и заботливая мать посредине.
Драгана не сразу поняла, что же произошло с ними. Спросила:
— И надолго они... успокоились?
— Вы полагаете, это важно?
— Как же неважно. Это самое главное.
— Ну, если самое главное, тогда доложу вам: мир для них наступил на всю жизнь. Лазерный луч, пущенный сквозь инфракрасные излучения, ударил по центру мозга, где гнездятся геномы злобы и агрессии. Я проводил опыты в России: длительность действия облучения простирается надолго, но в опытах на людях это действие, хотя и редко, но со временем ослабевает. Очевидно, тут играет роль доза облучения. Эту зависимость надо ещё изучать.