Славянское фэнтези
Шрифт:
Огромное существо с волосатыми руками до коленей и клыками, торчащими из пасти в разные стороны, выломилось из чащи на полянку, присело на корточки и горестно заухало.
— Всё, сейчас сожрёт! — пообещал Гоша Печечке, но наутёк всё же не кинулся, не посрамил гордого имени.
Между тем существо нападать не спешило, и Гоша, чуть успокоившись, принялся рыться в памяти. Кикимора? Слишком крупная. Леший? А клыки откуда? Мертвяк? Навий?
Волк-оборотень? Опять не то. В конце концов домовой решил просто спросить.
— Ты вообще кто? — трясясь
— Я вообще-то гоблин, — сиплым басом и с явным иноземным акцентом ответило существо.
— Этого не может быть! — отчего-то рассердился Гоша. — Тебя здесь быть не должно. У нас тут Змей Горыныч, Кощей да Баба-яга, нам и хватит. Что-то ты, брат, перепутал!
— Это не я перепутал, — уныло прорычал Гоблин, — Это у кого-то другого всё в голове перепуталось. Мода, вишь ты, пришла. На экзотику. Едем, Гоблин, будет тебе берёзовый рай! Мода ушла… Гоблина коленом под зад, Иваны-дураки косятся нехорошо, дубины поглаживают, силушкой молодецкой поигрывают: рожа у него, видите ли, нерусская, и дух тоже… А откуда, спрашивается, у прирождённого гоблина может русская рожа и русский дух взяться?! Ох, попались бы они мне, эти Мода с Экзотикой! Хо-о-лодно…
— Ну, на случай холода у нас с собой Печечка есть, — рассудительно заметил Гоша. — Ещё кто бы дровишек для неё раздобыл?
— У-у-у! — радостно взвыл Гоблин. С хрустом вломился в ближайшие заросли — и принялся длинными ручищами обламывать сухостой.
А стоило Печечке как следует разогреться, как вблизи прозвучал глуховатый тоненький голосок:
— Не уходи, пожалуйста, постой немножечко ещё, если можешь. Тепло от тебя такое идет… утешное…
Оказывается, не один старый вяз над обрывом стоял, но и маленькая яблонька — в сугробе не разглядеть.
— Грейся, милая, грейся, — обрадовалась Печечка. — Сейчас Гоблина кликну, пусть он тебя как следует от снега по-обтрясёт!
Яблонька оказалась стройной, с длинными нежными ветвями. На розовой молодой коре виднелись уродливые белые шрамы.
— Это зайцы, — объяснила Яблонька. — Как Змей деревню спалил — совсем осмелели…
— Так пойдём с нами, — простодушно предложил Гоблин. — Я тебя вместе с дровами на спину увяжу, не в тягость мне.
— Я ж дерево! — грустно засмеялась Яблонька. — Мне для жизни землица родная нужна!
— Всё! — решительно пыхнула Печечка. — Больше никуда не пойдём. Здесь останемся. А весна придёт — там видно будет…
— Ой, вы правда останетесь?! — обрадовалась Яблонька и на глазах распрямилась. — А я уж и зиму пережить не надеялась! Совсем с жизнью простилась! Так страшно по ночам, темно, ветер воет, зайцы зубастые идут… а ты и убежать никуда не можешь, и подмоги ждать неоткуда… да и зима нынче не как в прежние годы. Старые деревья говорят, Змей Горыныч копотью своей небо замутил, вот и морозы крепче сделались, и снег тяжелее…
Гоблин смахнул мохнатой лапой слезу.
— Только ведь пользы вам от меня никакой нет, — закручинилась вдруг Яблонька. — Печечка греет, Гоша мудрые речи ведёт, Гоблин
— Поживём-поглядим, — сказала Печечка. — Ты вот сюда, в тепло, ко мне под бочок…
Долго ли, коротко, но как-то незаметно пришла весна. Испятнали стежками снег ошалелые мартовские зайцы, появились круги под елями, потом побежали весёлые ручьи, зажурчала-заговорила под крутым берегом студёная речка, очистилось бирюзовое небо, взошла изумрудная трава на старых кочках и юная крапива на пепелищах, защёлкал-засвистал в роще первый соловей…
А однажды проснулись все и глазам своим не поверили — стоит их Яблонька вся в белом невесомом наряде, точно невеста. И синее небо над нею как святой храм, и аромат плывёт такой густой и нежно-медовый, что, кажется, можно его ложкой есть…
Ни у кого слов не нашлось, только Гоблин вспомнил о родине и прошептал едва слышно:
— Эльф. Чистый эльф…
А когда все налюбовались и стали жить дальше, Печечка Яблоньке и сказала:
— Ну вот, а ты печалилась, дескать, пользы от тебя никакой. От тебя — миру красота. Разве этого мало?
Яблонька ничего не ответила, только лепестки цветов слегка зарозовели у основания. От смущения, наверное.
По пепелищу, обжигая босые ноги молодой крапивой, ходила Машенька в чистом, опрятно заштопанном сарафане. Держала в руке закопчённую глиняную свистульку, что нашла в развалинах родного дома. Помнила, как братик свистулькой этой игрался… Когда Горыныч Змей налетел, Машенька в соседней деревне гостила. Знакомые сиротку не выгнали, зиму прожила в приживалках, по хозяйству помогала, детей нянчила, за скотиной ходила. А всё-таки чужой хлеб горек, да и не дело это — у добрых людей на шее сидеть. Дождалась Машенька весны и связала узелок в дорогу, а перед уходом решила ещё раз на пепелище сходить.
И теперь вспоминала пирожки-шанежки в родной избе, да материны добрые руки, да братиковы голубые глазки, да отцову русую бороду — и капали да капали слёзы на чёрные головешки, сквозь которые уже иван-чай прорастал…
— Эй, девочка, зачем плачешь? — спросил кто-то.
Подняла Машенька глаза и увидела мальчика. Смуглого и черноволосого. Совсем оборванного. А с ним рядом — собаку. Большую, тощую, корноухую.
— Как же мне не плакать, — ответила Машенька. — Вот тут наша изба стояла. А вот тут — тёти Василисы и дяди Игната, они только-только свадьбу сыграли…
— Не плачь, девочка. Ты есть хочешь, да? Вот, у меня краюшка осталась… Возьми!
— Ты что! — смутилась Машенька. — Скажи лучше, как тебя зовут?
Опустил мальчик глаза.
— Вантаняром мама звала… Пока Змей степь не пожёг, кибитки не разметал…
Девочка перебросила косу на грудь.
— А я — Машенька…
— Зачем ходишь одна? Давай дальше вместе пойдём. Я тебя защищать буду, да? Я тебя никакому Змею не отдам!
Кое-как улыбнулась Машенька. Потрепала по голове страшного лохматого пса.