Славянское фэнтези
Шрифт:
— Пойдём… Ванечка. Я тебе рубашку зашью…
Весной на тракте людно — только уворачиваться успевай, не ровён час, затопчут. А не затопчут, того гляди, зашибёт перелётная с юга Баба-яга, загорелая, помолодевшая, похорошевшая. Совсем низко над землёй летит её ступа, небось нагруженная сувенирами… Пронеслись те же два Ивана-дурака, и опять в разные стороны, только тот, за которым волк прежде бежал, на этом самом волке теперь и скакал, — коня, знать, потерял. Волк насторожился при виде корноухого пса и так прянул в сторону, что седока мало наземь не скинул… Чего только не приключится
Долго ли, коротко ли шли Машенька с Ванечкой по оживлённому тракту, про то нам не ведомо. Знаем только, что в один добрый солнечный день вышли они на крутой бережок, где стоял большой старый вяз и чуть поодаль — юная яблонька, вся в цвету. И только потянулась Машенька к душистым цветам, как вдруг насторожился Корноухий, а следом выскочило из кустов косматое чудище, заревело:
— Я те дам — нашу Яблоньку обижать!
Оттолкнул Ванечка Машеньку, собой загородил, выхватил из-под лохмотьев отцовский кинжал.
— Не тронь Машеньку!
— Какую Машеньку? — прозвучал за спиной у Гоблина ещё один голосок. — Уж не ту ли, что моим хозяевам сгинувшим соседкой была?
— Печечка! — закричала девочка. — Печечка милая!..
Заплакала, бросилась мимо Ванечки, мимо Гоблина — Печечку знакомую обнимать-миловать. Опустил Ванечка кинжал. Спрятал клыки Корноухий. Гоблин когти втянул…
— Похорошела ты, Машенька, вытянулась, повзрослела, — радовалась Печечка. — Прямо красавица. А глазищи, глазищи-то!.. — Помялась, помаялась, но всё же спросила, застенчиво так: — Скажи, не томи душу… ты пироги печь умеешь? Или хоть кашку сварить? А то с тоски дрова отборные не милы…
— Всё умею! — успокоила её Машенька. — Всему матушка научила.
И стали они жить-поживать, добра наживать.
Ваня с Гоблином брёвна тесали, Гоша объяснял, как правильно избу ладить-рядить, Машенька на всех стряпала, Корноухий стерёг. Мало-помалу начал подниматься кругом Печечки новый дом… И то сказать, с чего всему начинаться, если не с печки?
Скоро стали люди поговаривать о новой деревеньке в один двор. Первым приехал из города родной брат Игната, того самого молодожёна несчастливого. Сперва в гости, потом — насовсем решил перебраться, рядом отстроиться. И не просто так переехал, привёз с собой старого-престарого дедушку, что сто лет назад с друзьями-соратниками злого Змея отваживал. «Не хочу, — сказал дедушка, — в душном городе помирать, подышу родным воздухом напоследок!» В новом доме, однако, помирать ему совсем расхотелось, ожил стари-нушка, взялся посиживать на крутом берегу, из-под руки смотреть, не видать ли супостата чешуйчатого.
За первыми поселенцами потянулись другие, да всё работящий, крепкий народ. Как-то заглянули Избранники, стали речи говорить, обещания обещать, а только слушать их никто особо не стал. Налили заезжим гостям по чарочке из заветного пузыря и выпроводили вежливо. Зачем чьи-то обещания, когда свои руки есть и голова на плечах?
Год прошёл, другой
Сказывают, Гоблин съездил на родину, но скоро вернулся. У них там зимой слякотно, а в зябких каменных домах — сплошные камины. Вот он и заскучал без русских морозов, без чистого снега под солнцем, без уютного избяного тепла.
Ванечка телеги проезжие чинил, колёса на оси насаживал, и колёса те до тридесятого королевства докатывались безбедно. Даром ли он в кибитке рос кочевой, отцову науку перенимал!
Машенька узоры радужные вышивала, и люди, на те узоры поглядев, ссориться переставали.
Печечка раздобрела в щедрых трудах, налилась статью-достоинством, превратилась из робкой Печечки в молодую справную Печку. Иногда только принимала она роздых — когда Ванечка растапливал во дворе очажок и жарил мясо на прутиках. Называлось лакомство степным словом «шашлык», многие в деревне выучились его готовить, но так вкусно, как у Ванечки, всё равно ни у кого не получалось.
Разрослась Яблонька, перестала зайцев страшиться, принялась сочными яблоками добрых людей радовать. Гоша холил её, Гоблин с Корноухим дичь промышляли, зайцев тех самых…
А Ванечка с Машенькой надумали свадьбу сыграть.
Чтоб никто не шептался, дескать, долго жених и невеста под одним кровом жили, по-братски, по-сестрински из одной печки хлеб ели, гоже ли, мол, после этого да за свадебку, — Ванечка к соседу сходил, к тому самому Игнатову брату, ударил челом его Печке, которую когда-то выкладывать помогал.
— Пособи, государыня! Назови своим, прими в семью, чтобы я к Машеньке посвататься мог, да?
Распахнула ему Печка тёплое горнило, впустила, выпустила, хозяин дома его братом назвал, а старый дедушка — внуком. Поклонился им Ванечка и пошёл к своей Машеньке — счастливый жених.
И вот, только-только собрались за столом весёлые гости (почитай, вся деревня на свадьбу дружно пришла), как вдруг ощетинился, зарычал Корноухий:
— Беда, хозяин! Беда!
Вскочил дедушка, ткнул суковатой палкой в небеса:
— Летит, растудыть его тридцать три раза! Летит нечисть поганая!
Подхватились гости, задрали головы кверху… И правда загудело-заревело вдали, наметилась между облаками зловещая чёрная точка. Увидело, знать, страшилище новенькие избы, почуяло ладную жизнь — и, как у нечисти водится, позарилось людское счастье нарушить.
Стиснул Ванечка старинный кинжал, вскрикнул гортанно… Да против Змея много ли проку и от храбрости его, и от кинжала?
— Без паники! — скомандовал дедушка, и на груди ладным звоном откликнулись ордена, ради свадьбы надетые. — Меня слушай, ребята! Живо тащите сюда заветный пузырь! Как скажу — быстро в Печку швыряйте и заслонку крепче держите!..
Сказано — сделано. Бегом принесли прозрачную скляницу, вынули пробку…
«Что-то будет! — поняла Печка. И собрала воедино весь жар, а жар, надо молвить, о ту пору стоял в ней знатный. — Не дадимся Змею проклятому! Один дом я через него потеряла, второй — рассыплюсь, а отстою!»
С воем падал Змей на деревню. Разевал страшную пасть, вбирал воздух, готовился выпустить огненную струю…
— Пли!!! — закричал дедушка. — То есть кидай!!!
Кинул Ванечка в горячую топку заветный пузырь.