След хищника
Шрифт:
Личные проблемы похищенного менеджера его не интересовали. Он часто говаривал, что если бы все береглись от похитителей и никогда не попадались им в руки, то мы остались бы без работы. Одно хорошее похищение члена корпорации заставит двадцать других корпораций позвонить нам и попросить совета, как избежать подобной неприятности. И, как он постоянно указывал, наша работа — советовать, как не быть похищенным, и что эта работа дает на кусок хлеба с маслом, а порой и с вареньем.
Джерри вывернул свой складчатый кусок бумаги, и он чудесным образом превратился в попугая. Когда Джерри не занимался оформлением страховых полисов на случай похищения клиентов «Либерти Маркет», он продавал магазинчикам игрушек свои оригами,
Фирма «Либерти Маркет» в ту пору состояла из тридцати одного партнера и пяти секретарш. Все партнеры, кроме меня с Джерри, были бывшие военные из спецподразделений, полицейские или какие-нибудь сотрудники сверхсекретных правительственных департаментов. Особых правил насчет того, кто чем занимается, не существовало, хотя, по возможности, каждый мог заниматься тем, что ему больше всего было по вкусу. Некоторые выбирали лекционные турне, устраивали семинары, рассказывали о самых опасных моментах — все о том, как остаться на свободе. Некоторые с удовольствием брались за разработку операций против террористов, другие, вроде меня, были полезнее при работе с обычными преступниками. Время от времени все писали отчеты, изучали отчеты остальных, сидели на телефоне в офисе и оттачивали технику вынужденных сделок.
У нас был председатель (основатель фирмы) для наших понедельничных заседаний по положению дел, координатор, который знал, кто где находится, и диспетчер — Торопыга, — к которому партнеры направляли все свои жалобы.
Если жалоба касалась поведения другого партнера, Торопыга передавал ее дальше. Если было достаточно много жалоб на действия одного из партнеров, Торопыга объявлял выговор. Я вовсе не жалел, что он сейчас в Венесуэле.
Эта бесформенная с виду компания работала очень организованно, в первую очередь благодаря врожденной дисциплине бывших военных. Они были сдержанны, суровы, горды и невероятно хитры. Большинство из них предпочитали иметь дело с событиями, происходящими уже после похищения. Вдобавок они были чуть ли не параноиками секретности, как и бывшие шпионы, что поначалу меня очень угнетало. Но вскоре я проникся к этому уважением. Лекциями по большей части занимались бывшие полицейские, не только давая советы по обеспечению безопасности, но и указывая потенциальным жертвам похищения, что именно они должны делать и на что обращать внимание, если они будут похищены, чтобы потом можно было взять похитителей.
Многие из нас сверх того разбирались в фотографии, языках, оружии и электронике, каждый мог пользоваться компьютером, поскольку никто не любил, когда над ухом целый день трещала пишущая машинка. Никто из нас не бывал в офисе достаточно долго, чтобы завести серьезную ссору, а координатор умел держать не уживающихся друг с другом сотрудников на расстоянии. Короче, это был мирный корабль, где каждый выполнял свои обязанности, и, спасибо похитителям, дела шли неплохо.
Я прошелся по комнатам, перебросился приветствиями с несколькими людьми, увидел, что против моего имени на графике дежурства на телефоне стоит вопросительный знак — мне предстояло сидеть на нем ночью в воскресенье, — и наконец подошел к большой комнате в дальнем конце коридора, к единственной комнате с окнами на улицу. Когда мы были в офисе все, она заполнялась под завязку, но сейчас там сидел только Тони Вэйн.
— Слушай, — сказал он, — говорят, ты навел шороху в Болонье.
— Да.
— Заставил этих хреновых карабинеров чуть не за стратегические ракеты взяться?
— А ты пытался когда-нибудь командовать итальянской армией?
Он только фыркнул в ответ. Сам он когда-то был сержантом спецназа.
Теперь ему было около сорока, и за время своей службы ему и не снилось,
Именно он предупредил меня насчет ножей внутри свернутых журналов.
Как я понимал, он знал об этом потому, что сам так носил нож.
Его юмор по большей части был ядовитым. Он редко заканчивал предложение без того, чтобы не вставить матерного слова. Он работал практически только с политическими похищениями, поскольку он, как и Пучинелли, плевал на богатство, как на личное, так и на богатство компаний.
— Если ты засранный бедняк, — как-то раз сказал он мне, — и видишь, как какой-нибудь хренов капиталист разъезжает на «роллсройсе», нечего удивляться, что тебе приходят в голову мыслишки насчет уравниловки. Если ты живешь, положим, где-нибудь на Сардинии и у тебя остался последний кусок козьего сыра, или если ты доедаешь последние бобы где-нибудь в Мексике, то маленькое похищение, мать твою, очень даже имеет смысл.
— А ты романтик, — ответил я. — А что насчет несчастных сардинцев, которые крадут детей из бедной сардинской деревушки и выбивают выкуп из и так нищих родителей? Втаптывают их в грязь, вгоняя в еще большую нищету?
— Ничто не совершенно в этом гребаном мире.
Потому-то он первым и высказался против того, чтобы я вошел в фирму.
Но несмотря на то, что он во всем был круче меня, каждый раз, когда мы работали вместе, никаких трений между нами не возникало. Он просто чувствовал мысли похитителей, как мины на минном поле, однако предпочитал, чтобы с семьями жертв общался я.
— Когда ты с ними, — говорил он, — эти обалдуи ведут себя тихо. Но если я им говорю, что делать, вое распадается к чертям собачьим.
Счастливее всего он себя чувствовал, сотрудничая с людьми в форме, у которых он тотчас же вызывал признание и почтение. Как говорится, армией командуют хорошие сержанты, и, когда ему было нужно, атмосфера вокруг него была спокойная.
Никому не позволялось служить в спецвойсках долго, и, однажды вылетев из армии по возрасту, он почувствовал, что ему все до чертиков надоело.
Кто-то шепнул ему насчет того, что с террористами можно бороться по-разному. «Либерти Маркет» никогда не жалела о том, что взяла его на работу.
— Я записал тебя на ночь в субботу посидеть на телефоне вместо меня.
Видел? — спросил он.
Я кивнул.
— Жена устроила тут этот хренов юбилейный вечер, и я смогу отвертеться не раньше полуночи.
— Ладно, — ответил я.
Для солдата он был невысок — как он мне сказал однажды, мог бы и за женщину сойти. Русый, синеглазый, легкий на подъем, он был просто фанатиком здорового образа жизни. Именно он заставил всех оборудовать (и использовать) в подвале атлетический зал. Он никогда особо не распространялся насчет своего происхождения — судя по акценту, он был из беднейших районов Лондона.
— Когда вернулся? — спросил я. — Последний раз я слышал, что ты в Колумбии.
— В конце недели.
— И как?
Он нахмурился.
— Мы вынудили отдать этих гребаных заложников целыми и невредимыми, и тогда местные власти возбухли и повышибали мозги из террористов, хотя те вышли с поднятыми руками. — Он покачают головой. — У этих дикарей просто пуленедержание. Твою мать, это же просто чушь собачья!
Стрелять в террористов, которые уже сдались, как он и сказал, было чушью собачьей. Известия об этом быстро разойдутся, и следующая группа террористов, зная, что их так и так пристрелят, скорее всего перебьет заложников.