След хищника
Шрифт:
— Это реакция, — ответил я.
— Вы не понимаете... вы и представить не можете... на что это похоже.
— Я от многих слышал, на что это похоже. От таких людей, как вы, сразу после освобождения. Они рассказывали мне. Сначала — ошеломляющий шок, невозможность поверить в то, что случилось. Унижения, специально нацеленные на то, чтобы запугать вас, заставить чувствовать себя беззащитным.
Никакой ванны. Иногда никакой одежды. И, конечно, никакого уважения. Никакой доброты, никакой мягкости. Заточение, в котором не с кем говорить, нечем заполнить мысли, только неуверенность
Она внимательно слушала меня, поначалу с удивлением, затем с облегчением.
— Вы знаете. Вы понимаете. Я не могла сказать... я не хотела беспокоить их... и еще... еще...
— И еще вам стыдно, — закончил я.
— О, — она распахнула глаза. — Я... Почему я должна стыдиться?
— Не знаю, но почти все испытывают чувство стыда.
— Да?
— Да.
Она некоторое время сидела молча, затем сказала:
— Сколько мне понадобится времени... чтобы пережить все это?
На это ответа не было.
— Некоторые избавляются от последствий почти сразу, — ответил я. Но это как болезнь или смерть... рана должна зарубцеваться. Некоторые справляются за считанные дни, другим приходится ждать недели, третьи годы с этим живут.
А у некоторых рана кровоточит всю жизнь. Те, кто вроде бы посильнее, сильнее и страдают. Никогда в точности не скажешь, особенно в день освобождения.
В комнату вошла Илария в сногсшибательной красно-золотой тоге и начала включать светильники.
— По радио в новостях сообщили о твоем освобождении, — сказала она Алисии. — Я слышала там, наверху. Сделай спокойное лицо — папарацци начнут ломиться в двери прежде, чем ты успеешь моргнуть.
Алисия снова сжалась в своем кресле. Вид у нее был совершенно несчастный. Илария, немилосердно подумал я, именно для этого так и принарядилась — не хочет снова оказаться в тени.
— А насчет этих папарацци вы не посоветуете? — еле слышно спросила Алисия.
Я кивнул:
— Если пожелаете.
Илария, проходя мимо моего кресла, погладила меня по голове.
— Наш мистер Все Устрой никогда не проигрывает.
Появился сам Паоло Ченчи вместе с Луизой — он был встревожен, она, как всегда, трепетала.
— Позвонили из телекомпании, — сказал Ченчи. — Сказали, что бригада уже на пути сюда. Алисия, тебе лучше оставаться здесь, пока они не уедут.
Я покачал головой.
— Они просто разобьют лагерь у ваших дверей. Лучше будет поскорее с этим покончить. — Я глянул на Алисию. — Если бы вы могли... знаю, это тяжело... какую-нибудь шуточку, они уберутся скорее.
— Что? — ошеломленно спросила она. — Хорошие новости — короткие новости. Если они будут думать, что вам на самом деле пришлось несладко, то они начнут глубоко копать. Скажите им, что похитители обращались с вами хорошо, скажите, что вы рады вернуться домой, что скоро снова сядете в седло.
Если они начнут расспрашивать вас о том, на что вам по-настоящему
— Не знаю... если смогу.
— Мир хочет услышать, что вы в порядке, — сказал я. — Они хотят в этом увериться, увидеть вашу улыбку. Если вы сумеете справиться с этим сейчас, то это поможет вам быстрее вернуться к нормальной жизни. Люди, которых вы знаете, с удовольствием примут вас... им не захочется встретить вас в расстроенных чувствах, а такое случится, если они увидят вас в истерике.
— Она не истеричка, — отрезал Ченчи.
— Я понимаю, что он хотел сказать, — слабо улыбнулась отцу Алисия.
— Я слышала, что ты платишь за консультации, потому лучше уж примем его совет.
Мобилизовавшись в одно мгновение, семейство разыграло замечательное представление, прямо как актеры на сцене. Иларии и Луизе это стоило минимальных усилий, но Ченчи играть роль гостеприимного хозяина наверняка было неловко. Однако он встретил телевизионщиков вежливо, помог им найти розетки и передвинуть мебель. Вторая телегруппа приехала в то время, когда первая еще устанавливала оборудование, потом появились еще несколько машин, набитых репортерами — некоторые из международных агентств новостей, с шумом ввалились фотографы. Илария порхала среди них, как алая птичка, весело щебеча, и даже Луиза казалась рассеянно-любезной.
Я наблюдал за всем этим цирком из-за приотворенной двери библиотеки, а Алисия молча сидела в кресле. Под глазами ее были синие круги.
— Не могу, — сказала она.
— Они и не ждут от вас песен или танцев. Просто... ведите себя как обычно.
— И шуточку.
— Да.
— Я плохо себя чувствую.
— Вы привыкли к толпе, — сказал я. — Привыкли к тому, что на вас смотрят. Представьте, что вы... — я подыскал слово, — на кругу для победителей. Царит суматоха. Вы знакомы с ней, так что у вас есть от нее щит.
Она просто сглотнула комок, но когда отец пришел за ней, она вышла и попала прямо под шквал фотовспышек и непрерывных вопросов. Я смотрел из-за двери библиотеки, прислушиваясь к ее медленному, чистому итальянскому.
— Я рада вернуться домой, к семье. Да, я в порядке. Да, я надеюсь вскоре снова участвовать в скачках.
Ослепительный свет телекамер делал ее слишком бледной, особенно по сравнению с яркой Иларией, но спокойная полуулыбка на ее лице ни разу не дрогнула.
— Нет, я не видела лиц похитителей. Они были очень... скрытны.
Журналисты отреагировали на это слово одобрительным гулом.
— Да, еда была превосходна... если вам по вкусу консервированные макароны.
Ее самообладание было превосходным — на сей раз она просто рассмеялась.
— Я жила в чем-то вроде тех палаток, которые люди ставят за городом на выходных. Размер? Спальня... примерно. Да. Очень удобно. Почти все время я слушала музыку.
Она говорила спокойно, но голос ее был тверд, как скала. По вопросам журналистов было ясно, что они весьма ей симпатизируют. Она сказала им, что открытые спортивные машины провоцируют похитителей и что она сожалеет, что доставила всем столько волнений.