След крови
Шрифт:
— А что сейчас пишет мой любимый специалист по муравьям? — обратился к ней Гордон.
Она улыбнулась, представляя, как он наклоняет голову, пытаясь понять суть лихорадочного движения муравьев в черной, по-видимому, огромной пещере. Понимая, что на самом деле Гордона совершенно не интересует современное искусство, Мадлен не могла его винить. Он всегда демонстрировал желание и готовность с искренним интересом выслушать ее пространные комментарии, если она выказывала желание таковые дать. Единственная тема ее картин — муравьи — с самого начала заинтриговала его.
— Как видишь, — отозвалась она из кухни, — это простые муравьи, бегущие на работу и обратно. Муравьиный час пик.
— Это гигантские муравьи-монстры или их жилище — лишь крошечная трещина
— А какое объяснение тебя больше устраивает?
— Господи боже! — скрипуче засмеялся он. — Что, мой мозг подвергается обследованию? Держу пари, что это как-то связано с неким комплексом в отношении размера моего пениса.
Мадлен наконец обнаружила литровую бутылку с пивом в ящике для хранения овощей. Она накануне выпила половину, но, черт возьми, пробка так крепко завинчена! Со злорадством — вроде «авось пронесет», когда незваным гостям приходится спать на уже не свежих, после предыдущих гостей, простынях — она налила выдохшееся пиво в высокий бокал и принесла его Гордону.
— Я не расслышала, — сказала она, ставя стакан на стол. — Что там с размером твоего пениса?
— Ну ты и стерва! — проворчал он и попытался схватить ее за руку. — Иди сюда и сама проверь.
Она выскользнула из его объятий и села на стул напротив. В глазах Гордона зажегся озорной огонек. Она засмеялась, не в силах решить, с ним или над ним смеется. Хотя Мадлен спала с этим человекам полтора года, она не могла воспринимать его серьезно на все сто процентов. Термин «молодой любовник» приходил ей на ум чаще, чем следовало. А справедливо ли это по отношению к нему?
Она наблюдала, как его рука потянулась к бокалу. Он поднял его и оценивающе посмотрел на янтарную жидкость, потом поднес бокал к губам и на секунду поджал их, прежде чем сделать глоток. Прошла еще секунда, и он зарычал от досады. Гордон считал себя знатоком пива, а она нарочно оскорбила его чувства. Постоянно испытывая склонность к самоанализу, она задала себе вопрос: и что, испытала облегчение?
Несмотря на ледяной дождь они вышли из дома и пошли вдоль канала, вдоль черной стоячей воды к верховью. На берегу, где канал впадал в реку, величественная плакучая ива опустила ветви в воду. Гордон остановился здесь, как и много раз до этого, и страстно припал к ее губам.
— Раб привычки, — прошептала она, прижимаясь к его щеке, но когда увидела, как опустились уголки его губ, тут же пожалела о своих словах. Гордон был достаточно импульсивным и обладал искаженным чувством юмора, даже если сам и не являлся объектом шутки.
— Вот и верь после этого в любовь! — резко ответил он, хватая ее за руку и ведя по железному мостику, переброшенному через реку, и под каменными арками, за которыми открывался город.
Она выбрала новый рыбный ресторан неподалеку от Палтни-бридж. Старинные здания тяжело нависали над рекой и казались еще массивнее из-за обилия людей в ресторане наверху. Им достался последний свободный столик. Отнюдь не в укромном местечке, а на пересечении между мужским туалетом и кухней. Устроившись за столиком, они с сожалением поняли, что ошиблись, но менять решение было поздно. Гордон был привередлив к еде и окружающей обстановке, однако вечер уже стал развиваться по непредвиденному сценарию. Ситуация усугублялась еще и тем, что он постоянно смотрел на часы.
— Ты спешишь? — поинтересовалась она, стараясь придать голосу беспечность.
Он прищурился.
— Разумеется, нет.
Они не смотрели друг другу в глаза.
— А чем ты занимался? — спросила она после недолгого молчания.
Он резко повернулся.
— Что ты имеешь в виду?
Она пожала плечами.
— Вряд ли подобный вопрос требует объяснений, Гордон. Мы не виделись девять дней.
Он расслабился, его губы тронула грустная улыбка.
— Сейчас я по большей части работаю в лаборатории, — ответил он. — Изучаю находки из раскопа в Саутгейте. Ты же меня знаешь, я
Она кивнула, вспомнив, как он загорелся, когда нашел мастерскую сапожника: огромную коллекцию римской обуви двухтысячелетней давности вместе с инструментом для изготовления обуви и одежды из кожи. Все это сохранилось под сточной канавой, в водонепроницаемом слое глины в самом центре города. Он написал прекрасную работу о римской обуви, и его даже пригласили в США выступить с циклом лекций.
Гордон пытался завладеть вниманием официанта, одновременно жалуясь на полнейшую скуку «организационной» работы археолога, а особенно на то, что некоторые детали римской напольной мозаики, по его предположению, исчезли в карманах сторожа. Внимание же Мадлен было приковано к сорокатрехлетней женщине, чье отражение она видела в большом зеркале как раз за спиной Гордона. Уже сорок три! Как и большинство женщин, она прекрасно знала, как выглядит, но сейчас не узнавала свое отражение. Украдкой разглядывая себя в зеркале, она изумилась, насколько на самом деле похожа на иностранку. «Иностранщина» сквозила в разговоре, смехе, жестикуляции. Совершенно сбивала с толку ее постоянная манера двигаться медленно, с ленцой. (Неужели она так ведет себя и при пациентах?) Хотя она была наполовину англичанкой, ее вторая половина явно принадлежала латиноамериканке. Она заметила, насколько смуглее ее кожа в сравнении с окружающими бледными посетителями ресторана. Проведя все детство под безжалостным солнцем Ки-Уэста, Мадлен получила в подарок естественный загар на весь год. К тому же ее мать была кубинкой, а пра-пра-прабабка (хотя об этом никто никогда не догадался бы) — рабыней, которую испанцы привезли из самого черного региона Африки, из земли народа йоруба, на Кубу, чтобы она возделывала сахарный тростник на плантациях. Однако Мадлен являлась и дочерью своего отца: она была высокой, стройной и не красилась, не унаследовав от матери ни ее приземистую фигуру, ни сексапильные латиноамериканские изгибы, ни взрывной темперамент.
Взглянув на свое отражение в последний раз, она решила, что у нее прямо на лбу написано «плутовка». Ее непринужденная улыбка, манера двигаться, то, как она отбрасывала с лица прядь черных волос, — все говорило о том, что эта женщина довольна собой, хотя, по правде сказать, Эдмунд Фьюри был прав: она чувствовала себя не в своей тарелке.
Она повернулась к Гордону, у которого именно в этот момент в кармане пиджака пронзительно зазвонил мобильный. Он мог бы и не отвечать, однако отвернулся и приглушенным голосом стал с кем-то говорить. Мадлен попыталась не придавать значения этому назойливому звонку, но, когда разговор был окончен, не сдержалась и отпустила комментарий насчет его невоспитанности и постоянно включенного телефона.
— Сейчас не помешало бы и выпить, — спокойно заметила она.
— Да, но не здесь.
Гордон встал и направился к двери. Мадлен пришлось быстренько схватить сумочку, жакет и зонтик, чтобы не отстать от него. За ними с высокомерным видом наблюдал официант.
— Прошу прощения, — пустилась в объяснения Мадлен, — мы опаздываем на трамвай.
— Мадам, — нахмурился мужчина, — в Бате нет трамваев.
— А в вашем ресторане, сэр, нет официантов! — отрезала она, протискиваясь мимо него.
Под Палтни-бридж тихо перешептывались воды Эйвона. Гордон шел немного впереди, направляясь в ресторан на Аргайл-стрит. Руки он засунул глубоко в карманы плаща, капюшон которого был небрежно откинут на плечи. Мадлен хорошо знала эту привычку идти немного впереди, когда он раздражен. Она старалась его догнать, а он все убыстрял шаг. Эта была одна из привычек Гордона, которую она так и не смогла перебороть.
Ускорив шаг, она дотянулась до его руки и сказала:
— Эй, брось! Давай не будем портить вечер. Ты сердишься, потому что голоден, вот в чем дело. Может, просто вернемся ко мне? Лучший бар в городе тот, где дают поесть. Я запаслась провизией в супермаркете «Сейфуэй» на все выходные.