След лисицы на камнях
Шрифт:
– В спячку не желают впадать, негодяи, – пожаловался он. – Обычно в октябре уже никого не видно, даже за погребом не шуршат, а в этом году уже двоих вытащил.
– Двоих кого? – не понял Макар.
– Да ежей. Они в пруд падают. Приходят на водопой, сползают в воду, а вылезти им силенок не хватает. Дохлого ежа вылавливать, скажу я вам, небольшая радость. Старые мостки, которые я смастерил той весной, у меня сгнили… Древесина была негодная. – Он снова натянул шапку пониже. – Я все голову ломал, отчего ежи не впадают в спячку, хотя уже холодно и снег вовсю падает, даже боялся, что прибегали бешеные… Вы же знаете,
– Ежи и лисы, – кивнул Макар.
– Да. Летучие мыши еще, но их у нас немного. А потом сообразил: они должны нагулять жир, прежде чем на всю зиму ложиться в спячку. Видимо, не у всех получается. По лесенке они смешно выбираются, я из окна наблюдал несколько раз. Бегут, башкой крутят. Мой Арсений их недолюбливает.
– Давно вы проснулись?
– В шесть. Дел много. Раньше я мечтал, когда налажу здесь хозяйство, завести корову… Теперь-то не судьба. – Он сказал это спокойно, не жалуясь. – Но, честно говоря, не представляю, когда же в таком случае спать. Моя бабушка вставала на утреннюю дойку в половине четвертого, что-то мне подсказывает, что я не способен на такой подвиг. Хотя свое молоко… Заманчиво!
– Чем вы сегодня занимаетесь?
– К двенадцати должен явиться мой печник, будем разбираться с дымоходом.
– Если все пойдет так, как вы планировали, у этого дома скоро будет другой хозяин, – безжалостно напомнил Илюшин.
Красильщиков удивленно взглянул на него.
– Какая разница? Работу все равно надо делать.
Илюшин прищурился.
Хозяин терема был некрасив: тяжелая, непропорционально большая голова, и лоб большой, широкий, а под прямыми бровями – умные глаза с набрякшими веками. Рубленый короткий нос и мясистый подбородок: Илюшин заметил на нем многочисленные следы порезов.
В его памяти всплыл рассказ, то ли читанный, то ли слышанный в юности, как одни люди привели других в лес и приказали им рыть себе могилу. Были ли это солдаты и военнопленные, или же бандиты и должники, или осужденные и палачи, говорившие с ними на одном языке? Этого он не помнил. Но только один из приговоренных отшвырнул свою лопату, а второй принялся молча копать.
Первый был весел и бешен, и когда за неповиновение на него направили оружие, лишь оскалил зубы. Второй крепче перехватил черенок.
«Упырям пособничать не стану, – сказал бешеный. – Все одно шлепнут, хоть так, хоть эдак. А ты зачем роешь, дурья морда?»
Второй поднял голову и улыбнулся: «Перед смертью поработать чуть-чуть – все ж радость».
С тех пор Илюшину доводилось иногда встречать людей этой, второй, породы, до того редких, что впору было заносить в Красную книгу. Их объединяла способность даже самую дрянную работу, вроде рытья собственной могилы, выполнять с такой гордостью и тщанием, словно не ублюдок с револьвером, а сам Господь, сойдя из райских кущ, попросил их о помощи, и они совершали свой труд не для других, а в его честь.
Был ли Красильщиков похож на них? Или просто не знал, чем еще занять время в ожидании, пока отыщут убитую им женщину?
– Я, Андрей, спросить хотел. Вы же предприниматель?
– Бывший.
– Значит, имели дело с документами. Как вы за три года не поняли, что в договоре стоит имя не того человека, который жил с вами бок о бок?
Красильщиков отложил на траву инструмент и натянул рукавицы.
– Это
– Вы сказали, что пытались с ней поговорить после смерти ее сестры?
– Пытался несколько раз. Она включала бесноватую, и я в конце концов отступился.
– Про пожары у Бакшаевых вы знаете?
– Знаю про августовский. Он случился после того, как приходила Вера, причем я не сразу осознал, что это одна и та же ночь. Когда за мной прибежали, я спал, и проснувшись, решил, что прошло уже несколько дней. У меня в голове помутилось.
– А старый пожар?
– Я только слышал о нем. Подробностей не знаю. Вам лучше спросить у тех, кто давно здесь живет.
Макар кивнул и в задумчивости пошел к дому. Красильщиков окликнул его:
– Вы меня извините, я ваш будильник отключил, когда он пиликал. Слышу – играет, а где, не пойму. Постучался, вошел, а вы спите. Я пытался вас разбудить, но не смог.
В кухне Илюшин вскипятил чайник и вспомнил про сосновые почки. Мешочек нашелся на нижней полке. По белому хлопку вышита зеленой нитью игольчатая ветвь и под ней олень с рогами. Очень знакомый олень. Фирменный рисунок Муры Маркеловой, по которому безошибочно узнавали ее авторство, – она часто оставляла его на своих книжках вместо автографа.
«Трогательно», – без всякого умиления подумал Илюшин и опустил три чешуйчатых почки в чашку с заваркой.
Глава 3
Бабкин ехал быстро, надеясь успеть до темноты, но на МКАДе застрял в пробке и провел в ней три бездарнейших часа, слушая радио. Едва он, уставший и измученный, переступил порог, к нему подбежала Маша, обняла, просияла, и навязчивый образ Татьяны Маркеловой растаял, сменившись удивлением: что за помутнение на него нашло?
Бабкин подхватил жену на руки и потащил в комнату, забыв об усталости.
– Что у вас там, в Камышовке? – спросила за ужином Маша. – Может, расскажешь?
– Скука смертная, – отмахнулся Сергей, твердо решив не пугать ее историей с покушением. – Даже говорить не хочу.
Обещанную Макаром «Лисью тропу» он не нашел на книжной полке и, подумав, осознал, что и искать не хочет. Вместо этого Бабкин озадачил жену вопросом, какие художники ей нравятся. Вынужден был долго рассматривать вместе с воодушевившейся Машей альбом репродукций Эгона Шиле, вызвавший в нем те же чувства, в которые ввергает неподготовленного человека посещение мясного цеха, – ужас и мучительное раскаяние в своем любопытстве. Затем пытался заглушить впечатление от Шиле импрессионистами, однако был пойман, усовещен и подвергнут знакомству с Гойей. Маша, окрыленная его интересом, заодно прочла красноречивую лекцию о «Снах разума». К концу ее рассказа Бабкин молился лишь о том, чтобы случайно не брякнуть имя еще какого-нибудь живописца.