След Полония
Шрифт:
Хорошо, что предусмотрительный, как всегда. Олигарх взял с собой не один экземпляр заявления…
— Чудно-чудно, чудненько… — Уже в дверях, на прощанье, он обернулся к постели больного: — Если что… ну, ты меня понимаешь? Так вот, ты по поводу семьи не беспокойся. Дом я для твоей жены выкуплю, ежемесячное пособие так за ней и останется. Сыну оплатим образование, другим детям твоим, от первого брака, тоже надо будет помочь — я помню, что пообещал. Что? — Олигарх не расслышал даже, а прочитал по губам Алексея Литвинчука какое-то слово. — Простить? За что это, не понимаю… — Он потянул на себя ручку двери. — Ну, давай, выздоравливай! Тебе не надо сейчас напрягаться. Потом еще поговорим…
Оставшись в одиночестве, Алексей попытался заплакать, но безуспешно — организм его потерял столько влаги, что на слезы ее уже не хватало.
За что? Почему? Он ведь ни в чем не виноват — он всего лишь играл свою роль в предлагаемых обстоятельствах…
Да, конечно, и сам Олигарх, и его окружение относятся к стране, именуемой Россией, как к довольно рискованному, но достаточно выгодному коммерческому проект}7.
А те, другие, которые сейчас у власти, — они что, лучше?
Отчего именно эти люди, всего несколько лет назад присосавшиеся к Кремлю, вдруг присвоили себе право вещать на весь мир от имени миллионов своих соотечественников? Отчего именно они теперь определяют, кто по-настоящему предан Родине, а кто ее предал?
— Будьте же вы все прокляты…
По измученному страданием тепу Алексея Литвинчука пробежала очередная волна обжигающей боли, и на пульте, возле поста дежурной медицинской сестры, загорелась тревожная лампочка…
Опаздывать нехорошо.
То есть когда опаздываешь сам — это, конечно, нервирует. Однако не слишком.
А вот когда в указанное время в указанном месте нет тех, кого с нетерпением дожидаешься…
Согласитесь — это ужасно.
Тем более, если ночь, проведенная перед встречей, фактически на нелегальном положении, была не самой спокойной в биографии и поспать пришлось всего пару часов, да и то урывками…
— О, простите!
— Ничего страшного. — Виноградов посторонился, пропуская подростков на роликовых коньках.
— Простите, сэр…
Надо быть внимательнее, сказал себе Владимир Александрович. А то запросто можно и под лошадь попасть… а что? Вполне реально.
Вон, по соседней дорожке проехали же недавно галопом две всадницы в костюмах для верховой езды и в обтягивающих белых штанах.
Вокруг зеленел прославленный в обоих полушариях планеты Гайд-парк.
Прежде чем направиться в глубь его, по аллее, Владимир Виноградов в очередной раз глянул на схему — встреча должна была состояться у некоего монумента, воздвигнутого в честь норвежско-британской дружбы.
Так, понятно…
Надо же, здесь имеется даже свой полицейский участок.
Вдоль дорожек, как и в любом другом парке любого города и любой части света, прогуливался обычный народ — в основном молодые мамаши и темнокожие няни с колясками или одинокие пенсионеры. Многие несли с собой полиэтиленовые прозрачные дождевики, почти у каждого в руках был зонтик…
По мнению одного знатока местной жизни, когда истинным англичанам угрожает непогода, они не спешат прятаться по домам, в отличие от своих континентальных европейских соседей. Потому что, с их точки зрения, непогода — это отличный соперник, достойный и вместе с тем хорошо знакомый. Принято считать, что в непрерывной схватке жителей Великобритании с неблагоприятными погодными условиями лучше всего проявляется их национальный характер. К тому же, если англичанам на какое-то время запретить обмен мнениями о погоде, они просто не будут знать, о чем еще можно разговаривать.
Вообще же, если полагаться на стереотипы, Соединенное Королевство представляется страной, населяемой детективами-любителями, футбольными хулиганами, педерастами из родовитых семей, а также здравомыслящими, хотя и несколько тупыми сельскими жителями…
Знаменитый Гайд-парк, если входить в него со стороны Мраморной арки и Уголка Оратора, больше всего напоминает футбольное поле, увеличенное в несколько раз и расчерченное желто-серыми линиями пешеходных дорожек. Деревья, высаженные на весьма почтительном расстоянии друг от друга, виднелись довольно далеко, за птичьим заповедником, и сейчас людей в этой части Гайд-парка было не много, но и не мало — как раз примерно столько, сколько было необходимо Виноградову, чтобы не выделяться.
Придя на берег озера Серпентайн, к памятнику норвежско-британской дружбе, которую без особых затей олицетворял огромный валун с соответствующей надписью, Виноградов старательно повертел головой, благо никаких подозрений это вызвать не могло.
Турист, он ведь и есть турист: все хочется рассмотреть, запомнить, сфотографировать, в конце концов… Кстати, то еше местечко — именно здесь, говорят, утопилась беременная жена поэта-романтика Шелли, узнавшая о намерении супруга уйти к шестнадцатилетней любовнице. А еше где-то неподалеку находится ныне закрытое кладбище домашних любимцев, в основном, разумеется, собак и кошек.
Владимир Александрович опустился на корточки возле памятного валуна и сделал вид, что возится со встроенной фотокамерой своего мобильного телефона.
Пусто вокруг. Никого…
В этой части парка не было видно даже влюбленных парочек — очевидно, холодная, мокрая после ночного дождя трава под деревьями не казалась им подходящим местом для объятий и поцелуев.
— Вот и хорошо.
Почти сразу же самая шустрая, самая любопытная белка спустилась по дереву вниз и подбежала к сидящему на корточках Виноградову.
— Здравствуй, здравствуй…
Белка держалась на расстоянии вытянутой руки и совершенно без страха рассматривала человека.
— Знаешь что? Я вижу, очень модно у вас тут, в Лондоне, попрошайничать.
Владимир Александрович встал, но тут же был вынужден вновь наклониться: забытый на коленях телефон мягко вывалился ему прямо под ноги.
— Ох ты блин…
В то же мгновение Виноградов непроизвольно отпрянул в сторону — точно за тем местом, где долю секунды назад находилась его голова, не повинный ни в чем монумент разорвался фонтаном осколков и каменных брызг.