Следовать новым курсом

Беломор Б.

Но и раньше, начиная, пожалуй, с эпохи наполеоновских войн, концепция тотального превосходства на море во многом определяла образ мыслей политиков и кораблестроителей Британской империи. Особенно в том, что касалось численности и боевой мощи кораблей линии, в роли которых выступали тогда броненосцы.

И, видит Бог, их понастроили немало! Но куда больше в списках боевых единиц Ройял Нэви числилось других боевых единиц: винтовых фрегатов и корветов, шлюпов и канонерских лодок, призванных защищать становой хребет империи, морскую торговлю, опутавшую маршрутами перевозок весь мир. Океан окончательно превратился в торную (хотя порой и ухабистую) дорогу, по которой регулярно, согласно коммерческому расписанию, перемещались грузы, пассажиры, войска. Всё то, что делало могущество викторианской Англии по-настоящему всеобъемлющим и непререкаемым.

А где большая дорога – там и разбойники, не так ли?

Но – к делу. Возможно, кое-кому из наших читателей случалось пролистать знаменитый труд британца Мэхена «Влияние морской силы на историю». В этом случае они, несомненно, запомнили ту критику, которой британец подверг идею крейсерской войны, направленную на истребление торговли, ярыми сторонниками которой были французы. Несмотря на тот очевидный факт, что потери британского торгового тоннажа от штормов и прочих «неизбежных на море случайностей» значительно превосходили результативность французских каперов (те могли похвастать разве что многочисленными захватами рыбацких скорлупок в Северном море да истреблением британского каботажа в Ла-Манше), идея крейсерской войны обрела новую жизнь. И в особенности – после подвигов кептена Рафаэля Семмса и его «Алабамы».

Мы не будем детально разбирать действия крейсеров конфедератов, тем более что их жертвами стали лишь ничтожные проценты всех потерь торгового флота северян. Отметим лишь, что сразу две державы в то же самое время сделали ставку на крейсерскую войну, причём противник в обоих случаях был один и тот же – Британская империя.

Первыми поборниками этой идеи стали её авторы, французы. И увлеклись до такой степени, что, когда разразилась несчастливая для Второй империи война с Пруссией, французский флот оказался к ней совершенно не готов. Нет, он был достаточно многочислен и боеспособен, но вот беда: французские адмиралы готовились к крейсерским действиям против англичан, которые одни могли стать союзниками Франции в борьбе с растущей мощью германской нации.

Итог закономерен: французский флот не принял в боевых действиях сколько-нибудь заметного участия. Единственное столкновение, случившееся возле никому не нужной Гаваны между французским авизо «Бувэ» и прусской канонеркой «Метеор», не в счёт, тем более что «лягушатники» в этом бою проявили себя не с лучшей стороны. Но это никого не отрезвило: новое поколение французских моряков и кораблей по-прежнему готовилось к истреблению британской торговли.

Второй державой, сделавшей ставку на концепцию крейсерской войны, стала Россия. Её выход в океаны после проигранной Крымской войны принёс с собой такое понятие, как «русская кругосветка», – когда фрегаты и корветы Российского Императорского флота огибали мысы Горн и Доброй Надежды, следуя на Дальний Восток для службы на Сибирской флотилии. Это были годы большой игры, годы соперничества Британии и России в Средней Азии, годы туркестанских походов и афганских кампаний. Две державы не раз оказывались на грани большой войны, так что выбор русских, не готовых к прямому противостоянию с броненосными английскими эскадрами, выглядел вполне логично. Боевые корабли под Андреевским флагом бороздили океанские просторы, следуя из Кронштадта во Владивосток и обратно, – и в случае начала войны с Британией они, превратившись в крейсера, принялись бы истреблять торговые суда на океанских трассах.

Разумеется, англичане это осознавали. А потому самым многочисленным классом в их флоте были отнюдь не броненосцы, а именно защитники торговли, призванные в числе прочего демонстрировать флаг империи в удалённых уголках земного шара. Но и двухдержавный стандарт, ещё не принятый официально, уже владел умами лордов адмиралтейства – вот и дымили на рейде Спитхеда колонны казематных, башенных и барбетных броненосцев и мониторов, внушая своим числом трепет недругам Туманного Альбиона.

Увы, неколебимой эта мощь выглядела только на парадах да в списках кораблей и судов королевского флота. На деле же необходимость защищать разбросанные по всему миру колонии и флотские базы превращала британское морское превосходство в опасную химеру. Слишком широко была раскинута сеть, слишком крупными были её ячеи, слишком мало было телеграфных станций и кабелей, соединяющих острова и континенты. Дерзкий рейдер имел неплохие шансы ускользнуть от гончих, винтовых фрегатов и корветов, крестящих своими курсами океанские просторы. Другой вопрос, что и сами рейдеры имели не слишком много шансов на солидную добычу. Океан необъятен, и, чтобы поймать жирного торговца или транспорт с военными грузами, надо жаться к неприятельским портам, рискуя из охотников превратиться в добычу.

Нечто похожее происходило и с кораблями линии. Кроме эскадры Канала и мощнейшей Средиземноморской эскадры, британцы держали броненосцы и на Вест– и Ост-Индской станциях, на Тихом океане и бог знает ещё где. Растущие амбиции многих стран (всем памятен урок, преподнесённый британцам перуанским монитором «Уаскар») подталкивали их обзаводиться броненосным флотом – и это приходилось учитывать при распределении боевых единиц Ройял Нэви.

Нельзя быть сильным сразу и везде. Но именно этого и пытались достичь британцы в течение всего девятнадцатого века – во всяком случае, на море. Вера в непререкаемость британского морского могущества держалась по сути на общественном соглашении: прочие страны утвердились однажды в мысли, что англичане на море сильнее всех и это навсегда. Так даже удобнее: мир нуждается в точках отсчёта, в незыблемых понятиях – и броненосная мощь королевского флота как раз и была одной из них.

В известной нам истории никто не рискнул проверить эту аксиому на прочность – во всяком случае, до 1914 года, когда на просторы мирового океана вырвалась Восточно-Азиатская эскадра вице-адмирала фон Шпее, германские вспомогательные крейсера и любимцы фортуны «Эмден» с «Кёнигсбергом». Но если колесо истории однажды подпрыгнет на подвернувшейся под обод кочке и покинет привычную колею…

Об этом – наша книга.

IV. «Adown the stricken capes no flare,

No mark on spit or bar…» [6]

6

«Огнями мысы не зажглись, и банки не видны…» (Р. Киплинг, «эскадренные миноносцы». Пер. Олешкович-Яцына).

Из дневника С. И. Казанкова

…Лестовский объявил, что, поскольку англичане получили сведения о нас от своего консула в Гамбурге, всем находящимся на борту «Тюрингии» (мы считаем дни до того момента, когда можно будет назвать её «Москвой») следует проявлять разумную осмотрительность. Покуда судно не удалится от берегов Англии, русским матросам и офицерам запрещалось появляться на верхней палубе в форме и группами больше трёх человек.

Это неудобство до некоторой степени смягчают непривычные для нас, военных моряков, бытовые удобства. «Тюрингия» построена как грузо-пассажирское судно, способное совершать переходы через Атлантику, так что у офицеров в каютах зеркала, бронза, ковры, диваны, картины в позолоченных рамах, гобелены. Стол в кают-компании сервируют хрусталём и серебром. Что до обилия и изысканности блюд – уверен, когда придётся сесть на привычную солонину, мы будем вспоминать о них с тоской.

У нижних чинов условия, разумеется, попроще – они размещены в нижней палубе, в помещениях для эмигрантов. Но зато – с персональными нарами, да и кормёжка очень даже недурна.

Дабы все эти изыски не разлагали личный состав, офицеры составили план практических занятий, условившись с немецким капитаном, что наши матросики будут стоять вахты вместе с его людьми. Это особенно полезно, поскольку позволяло заранее освоить машинное хозяйство парохода. Что до артиллеристов и минёров, то они практиковались с предметами своей специальности в трюмах, куда военное железо погружено в ожидании скорых перемен.