Следовать новым курсом

Беломор Б.

– А как же с нынешним содержимым ваших трюмов? Армейские винтовки с патронами – это, согласитесь, не похоже на рулоны шёлка и чёрное дерево!

– Мой супруг всегда был без ума от оружия. И даже вложил немалую сумму в акции льежских оружейных мануфактур, на которых, кстати, изготовлены эти винтовки. А его коллекция пистолетов и ружей соперничает с собранием короля Леопольда Второго!

Барон покачал головой.

– Но, мадам, именно этот груз может стоить вашей компании прекрасного судна. Не жалеете?

– Что вы, Шарль! – женщина мило сморщила носик. – Это так увлекательно! Сидя в сонном Брюсселе, я бы никогда не испытала подобного!

Лёгкий шквалик догнал «Луизу-Марию» полосой пенной ряби, сорвал

с собеседницы шляпку, и та покатилась по палубе.

Камилла ойкнула, мулатка – она дожидалась шагах в десяти от собеседников – со всех ног кинулась догонять беглянку. И не успела – шляпка подскочила, ударившись о шпигат, и канула за бортом.

– Какая ты неуклюжая, Лиззи! – женщина огорчённо всплеснула руками. – Это была моя любимая шляпка… Простите, Шарль, мне надо привести себя в порядок. Вы же видите…

И провела рукой по волосам. Греве судорожно сглотнул. Ветер растрепал каштановые волосы, уложенные в изысканную причёску, и Греве захлестнуло волной сладко-пряного запаха. Сандаловое дерево? Похоже…

– Сожалею, мадам, о вашей утрате.

Камилла поднялась. Мулатка была уже рядом – она испуганно глядела то на госпожу, то на её собеседника.

– По вечерам я обыкновенно пью у себя в каюте шоколад, – сказала женщина. – Если хотите, можете составить мне компанию. Я пришлю за вами Лиззи.

– В котором часу, мадам?

– Как это у вас называется… – женщина очаровательно наморщила носик в раздумье. Барон почувствовал, что его сердце пропустило удар. – После седьмой склянки – так, кажется?

– Семь тридцать пополудни, мадам. Я буду ждать.

– Вот и чудесно, мон ами!

И упорхнула, оставив за собой дразнящий аромат сандалового дерева.

– …Впервые туда стали ссылать преступников ещё в тысяча семьсот восемьдесят девятом году, по решению британских властей Бенгалии, – рассказывал Греве. – Причём европейцев на Андаманские острова тогда почти не везли. А после восстания сипаев возникла необходимость куда-то деть осуждённых рядовых участников восстания – вот на островах и устроили каторгу самого строгого режима.

Кают-компания «Крейсера» была полна. После третьей полуденной склянки офицеры, за исключением вахтенных, разумеется, собрались, чтобы послушать доклад барона. Капитан-лейтенант Михайлов, следуя вечному армейскому принципу «инициатива наказывается исполнением», велел Греве извлечь из судовой библиотечки максимум сведений о цели будущего набега. Барон, перебравшийся по такому случаю назад, на клипер, два вечера просидел в кают-компании, обложенный книгами и подшивками газет, вздыхая про себя по прекрасной Камилле, скучающей на «Луизе-Марии» без его общества. Но время было потрачено не зря – с результатами своих трудов он и знакомил сейчас офицеров «Крейсера».

– Значит, Карл Гу… э-э-э… Францевич, каторжане – это по большей части туземные солдаты, сосланные туда после беспорядков пятьдесят девятого года?

Старший офицер клипера (единственный, кто дал себе труд запомнить правильное имя-отчество барона) на правах хозяина кают-компании старался поддерживать интерес к теме. Не самое простое занятие: иные офицеры, настроившиеся перехватить часик-полтора сна после обеда, откровенно позёвывали, прикидывая, надолго ли хватит докладчика.

– Ну, это вряд ли, Леонид Игнатьевич, – ответил Греве. – Всё же двадцать лет прошло, вряд ли многие остались в живых. Климат там ужасный – остров Росс, на котором расположена главная каторжная тюрьма, на две трети покрыт малярийными болотами. Москиты, ядовитые змеи, пиявки… Кандалы, тяжкий, беспросветный труд – каторжники расчищают болотистые заросли для новых построек – быстро сводит в могилу любого здоровяка. А бежать некуда: аборигены, которых называют сентинельцами, имеют репутацию недружелюбных, опасных, диких людей. Они не желают приобщаться к цивилизации, зато охотно

ловят беглецов и выдают их, вернее, их отрезанные головы администрации каторги. Возможно, отдельные счастливчики и сумели протянуть в таких условиях двадцать лет, но их наверняка можно пересчитать по пальцам. Впрочем, британские власти не дают каторжным баракам пустеть – туда ссылают и обычных преступников, и фанатиков-тагов, членов секты душителей, на которых англичане устроили настоящую охоту. В последние годы стали даже везти преступников из Англии, но немного – редкий европеец ухитряется протянуть больше лет трёх-четырёх, хотя бы и в должности надсмотрщика. Потому, кстати, охрана каторжной тюрьмы составлена по большей части из тех же индусов, а также из оштрафованных за разные провинности британских солдат. Так что, можно сказать, каторга там для всех – и для осуждённых, и для тюремщиков.

– Да уж, сущий ад, – подытожил старший офицер. – А теперь – о том, что нам предстоит сделать. Прошу вас, Леонид Васильевич…

Михайлов откашлялся.

– Собственно, господа, замысел набега прост и прямолинеен, как гандшпуг. «Крейсер» врывается в гавань Порт-Блэра и высаживает десант. Портим, что под руку подвернётся, по возможности разоряем угольную станцию, после чего разбиваем из пушек казармы тюремной охраны на острове Росс и освобождаем каторжан.

Офицеры заперешёптывались. Лихое дело всем пришлось по душе.

– А ежели в гавани окажется британский стационер? – спросил старший артиллерист. В кают-компании он был самым старшим – и, как следствие, самым здравомыслящим.

– Британцы сейчас собирают корабли и суда по всем колониям, – ответил из дальнего угла штурманский помощник мичман Вахмистров. – Они не станут держать в такой дыре ничего серьёзнее старенькой колониальной канонерки. Окажется там стационер – раскатаем к псам!

– А прочие суда? Сожжём?

– Ну зачем же так? – улыбнулся в ответ Михайлов. – Постараемся найти для них более толковое применение. Вы говорили, Карл Густавыч, в гавани обычно отстаиваются мелкие суда?

– Всё верно. В основном это шхуны торговцев, ведущих дела с жителями островов. Они же доставляют провиант и прочие необходимые товары для служащих каторги и заключённых. Кроме того, при известном везении в Порт-Блэре можно застать судно, доставившее из Калькутты очередную партию заключённых. Если верить газетам, – барон постучал пальцем по пожелтевшей подшивке еженедельника «The Bombay Times and Journal of Commerce» за 1869 год, – такие рейсы случаются раз в два-три месяца.

– Будем надеяться, нам повезёт. Дело в том, господа, что с захватом этих судов начнётся вторая, самая рискованная часть нашего набега. Сколько винтовок на бельгийской посудине, полторы тысячи?

– Тысяча четыреста сорок штук плюс триста офицерских револьверов, – ответил старший офицер. – К винтовкам по двести шестьдесят патронов на ствол.

– Этого вполне достаточно. Полагаю, приговорённые к каторге индийские солдаты и офицеры не разучились пользоваться оружием…

Андаманские острова.

…сентября 1878 г.

Корабль её величества «Нимбл», деревянная канонерская лодка, сошедшая со стапеля в далёком 1860 году, не была, что называется, гордостью королевского флота. Одна из бесчисленных «колониальных» канонерок, она выполняла роль стационера в разных портах Индийского океана. А с 1869 по 1874 год исправно несла службу в Занзибаре, гоняясь за работорговцами, который уже век поставлявшими свой товар на невольничьи рынки Аравии, Персии, Индии. С началом Второй восточной войны (так с лёгкой руки лондонских репортёров стали именовать текущий конфликт) «Нимбл» перевели в Ост-Индскую станцию Ройял Нэви и назначили стационером в Порт-Блэр.