Следователь и Колдун
Шрифт:
Что это значит на практике? Первое: вы не сумеете превратить стул в собаку. Это не метафизическое, а чисто вычислительное ограничение: живым организмам присуща большая сложность строения. Вам понадобится полный структурный слепок существа в которое вы превращаете неживую материю и исходная материя содержащая в себе все алхимические элементы необходимые для жизнедеятельности существа подразумеваемого как конечный результат. Да, существуют заклятия способные снимать структурные слепки с живых существ, но созданное вами в этом случае будет лишь копией. Людей, кстати, копировать запрещено (ст. 216 ДУК).
Второе: превращение живого в неживое. Очень часто в вокзальных детективчиках
Едем дальше: трансформация не вечна. Кирпич, превращенный в стакан вина, через три недели (или около того) вновь станет кирпичом.
Здесь есть весьма интересный момент, на котором стоит заострить внимание читателя. Очень часто начинающие колдуны спрашивают: а что будет, если такое вино выпить? Это хороший вопрос, ответить на который однозначно будет нелегко, но, чаще всего, правильный ответ будет таким: ничего.
Дело в том, что выпив вино вы разделите изначальную массу трансформированного вещества — ТВ(и) — на крайне мелкие порции. Эти крохотные капли, конечно, тоже станут когда-нибудь тем, чем были, однако это случится очень, очень нескоро. Один грамм ТВ(и) (да простят мне читатели мою любовь к метрической системе!) будет возвращаться в прежнее состояние пять лет, десятая часть грамма — столетие. И звезды обратятся в прах к тому времени, когда микрограммы трансформированной материи опять вернутся в изначальную форму.
Дабы не утруждать читателя пространными математическими выкладками, описывающими принцип влияния компенсирующих эфирных напряжений (это головоломное занятие им еще предстоит на страницах 301–505 этого учебника) скажу лишь, что скорость обратной трансформации зависит от множества факторов, главными из которых являются плотность изначального вещества, его общая масса и структурная сложность по таблице Ортьерна-Брунэ (кстати, тяжелые элементы, вроде свинца и золота имеют куда меньший период обратной реорганизации). Но, отвечая на предыдущий вопрос, самым страшным последствием после выпитого стакана трансформированного из кирпича вина, скорее всего, станет появление нескольких лишних молекул силикатов в вашем организме.
И, наконец, третье…»
— Фигаро, вы там что, спите? — голос Качки на этот раз раздался откуда-то снизу.
Следователь с удивлением понял, что и вправду засыпает: глаза сами собой закрывались. Он хотел ответить колдуну, но вместо этого вдруг широко зевнул, едва не вывихнув челюсть.
— Отлично! — Качка одобрительно хмыкнул. — Так и должно быть. Спите себе на здоровье.
— А… А заклятье? Когда начнется процедура?
— Уже идет полным ходом, — до Фигаро долетел короткий смешок. — Неужели совсем не чувствуете?
И действительно: эфир уже бился, пульсировал в мышцах и венах — заклинание работало. Но это, почему-то, казалось совершенно неважным; Фигаро еще раз зевнул и, уже проваливаясь в сон, подумал: «…наша служба и опасна и трудна… М-мда-а…Однако же, какие прохвосты… И Пфуй и Целеста и этот пухлик…»
…Следователь проснулся от того, что в глаза ему бил луч яркого теплого света.
Он осторожно приподнял веки и увидел огромное, похожее на застекленные ворота окно, за которым в бледно-голубом зимнем небе висел растрепанный рыжий шар солнца. Тяжелые темные шторы были раздвинуты и перевязаны толстыми витыми шнурами с золотыми кистями, открывая взгляду широкий подоконник на котором топорщила широкие листья огромная пушистая герань.
Он лежал на диване, прикрытый до шеи тонкой белой простыней и был диван сей монументален и могуч, как плац в военном училище; на нем без труда можно было бы развернуть ружейный обоз и еще осталось бы место для маленькой походной кухни. При этом матрац под Фигаро явно был пропитан заклятьями Прямой Спины и Удобного Сна, потому как практически не чувствовался — с таким же успехом следователь мог бы возлежать на облаке.
Диван, в свою очередь, стоял в большой комнате с высоким потолком, с которого свисала люстра, похожая на хрустальное тележное колесо. Все остальное — весьма незначительное — оставшееся пространство комнаты занимали ряды деревянных манекенов для упражнений со шпагой. Манекены были увешаны грубой листовой броней и выглядели так, словно по ним проехался локомотив: покореженные, изрубленные чем-то вроде тяжелого топора и, почему-то, сильно обожженные. Стены комнаты были сплошь увешаны оружием: сабли, мечи, кортики, шпаги, копья, револьверы, мушкеты и — Фигаро нервно сглотнул — тяжелый немецкий пулемет из которого торчала длинная патронная лента. Не было ни малейших сомнений относительно того кто именно был владельцем всего этого смертоубийственного добра.
— Ага! — со стороны двери донесся оглушительный рев, — проснулся?! Отлично! А ну-ка, вставай, лежебока! Труба зовет!
Фигаро чуть скосил глаза и увидел комиссара Пфуя, стоящего на пороге комнаты и вертящего на пальце широкую армейскую саблю (тяжеленная железяка в руках комиссара выглядела просто крупным перочинным ножичком). На Пфуе были широкие штаны с лампасами и полосатая тренировочная безрукавка, придававшая ему сходство с боцманом некоего пиратского корабля, пустившего на корм рыбам не одну сотню невинных душ.
— Вставай, вставай! — комиссар нетерпеливо щелкнул пальцами, — нечего разлеживаться! И так уже почти сутки дрыхнешь! Качка сказал, чтобы я провел экспресс-тест — проверить твое физическое состояние. Так что — ноги в руки и вон с дивана!
Следователь вздохнул, одним движением сбросил с себя простыню, сел… и замер в нерешительности.
Что-то было… не так. Не в смысле «все было плохо», о нет, но что-то явно изменилось, причем в лучшую сторону.
Тело Фигаро, казалось, стало чем-то вроде мыльного пузыря, надутого через соломинку теплым и ласковым светом. Ни привычной боли в мышцах, ни треска суставов, ни даже обычной утренней ломоты в спине, что, конечно, можно было бы списать на чудодейственные свойства матраца, вот только…
Не было тяжести в ногах. Не щелкали болезненно колени, не кружилась голова (обычно такой резкий подъем вызывал у следователя некоторую дезориентацию, но сейчас ничего подобного не произошло). Куда-то делось мерзкое утреннее послевкусие во рту, заставлявшее Фигаро сразу же тянуться за зубной щеткой.
Одним махом следователь соскочил с дивана, повернулся к высокому зеркалу висевшему чуть в стороне от окна… и обомлел.
Потому что колдовство магистра-трансформатора, коснувшись его пухлого, порядком поношенного тела, шутя сняло с плеч следователя лет тридцать, и теперь, отраженный серебряной амальгамой старого зеркала, на Фигаро смотрел восемнадцатилетний юноша одетый в полосатую, явно слишком большую для него пижаму.