Следователь прокуратуры: повести
Шрифт:
— А вы любите каких людей?
— Умных, — сразу ответил Рябинин.
Свидетель разочаровался. Даже его модные очки опустились уныло. Слово «умный» ему говорило немного. Рябинин знал, что у этого определения есть одно интересное свойство — его понимают только умные. Но Горман ещё молод.
— Да, умных, — веско повторил следователь. — Способности, знания, информация — всё это прекрасно. Но я встречал нашпигованных информацией людей, а мне с ними было неинтересно. Попадались прекрасные специалисты, но пресные и тусклые. Я знал людей
— А что такое ум? — спросил Горман, прицеливаясь очками.
— Не знаю, — вздохнул Рябинин. — Подозреваю, что это гуманитарная часть нашего интеллекта.
Он много думал — что же такое «умный человек»? Много у него было на этот счёт мыслей, сомнений, вопросов — мог бы день проговорить. Но не на допросе.
— А вы что кончали? — заинтересовался Горман.
— Юридический. Но мы с вами уклонились от цели нашей встречи.
Горман попытался вернуться к настроению, с которым пришёл, но теперь это не получалось, как раз удавшийся фокус. Не выходя из тона, Рябинин спросил:
— Скажите честно, почему вы пришли ко мне умышленно некоммуникабельным?
— Вы не имеете права таскать людей по разным пустякам. Это незаконно!
Отвечено было честно. Рябинин попытался поймать взгляд Гормана, но тот гвоздём загнал его в паркетный пол.
— Слова-то какие — таскать, — заметил Рябинин.
— Было бы зачем, — буркнул Эдик.
Рябинин правильно определил причину неприязни сорок восьмой комнаты. Геологи считали, что он занимается чепухой.
— Горман, представьте, я пришёл к вам в институт, взял шлиф, посмотрел под микроскопом и сказал, что это не диабаз, а песчаник. Посмотрел бы карту и заявил: здесь не основные породы, а кислые. А вот здесь не антиклиналь, а синклиналь. Что бы вы сказали?
— Что… Ясно что.
— Правильно. Почему же вы решили, что моя работа — пустяки? Неужели только потому, что читаете детективы?
— А откуда вы знаете геологию? — ответил Горман вопросом.
— Секрет.
— Учились в спецшколе?
— Учился, — загадочно улыбнулся Рябинин.
Очки Гормана блеснули любопытством, — солнце падало ему в лицо. Магическое слово «спецшкола» действовало не только на мальчишек.
— Эта спецшкола называется жизнью. Я пять лет работал коллектором в экспедициях.
— А как же попали в следователи?
— Люблю романтические профессии. Кончил заочно юридический факультет. А геология… До сих пор сны вижу.
Он начал рассказывать сон — следователь рассказывал свои розовые сны. Это не было ни позой, ни тактикой. Он воспринимал Гормана как пришельца оттуда, от палаток и костров, — из своей юности. Рябинин не думал о допросе, но всё-таки это был допрос, в котором его сны растворялись органично, как соль в воде.
— И знаете что интересно… Мне всегда снится погода. Солнце, где-то меня обдувает тёплый ветер, какая-то синяя нежная вода бежит
— Вы тоскуете по маршрутам.
— Возможно, — задумчиво согласился Рябинин.
Выкинуть бы из головы эмоциональные инфаркты, краденый каток, всякие там сроки следствия и выезды на трупы — и взять бы рюкзак. Положить туда полбуханки хлеба, фляжку с водой, пачку цветных мешочков для образцов. Взять в руки молоток и пойти с геологом по колкой степи да кремнистым россыпям. А кругом только солнце, небо и родная земля. И ничего человеку не нужно, кроме природы и спокойной души.
— Возможно, — повторил Рябинин, вздохнул и тут же вспомнил, что не пошёл в Горный только потому, что ему опротивел Научно-исследовательский институт геологии, где зимой курили, шатались по коридорам и говорили о хоккее.
— Вы можете кончить Горный и стать геологом, — предложил Горман, уловив его настроение.
— Теперь уже геология покажется мне неинтересной.
— Вы считаете, что она ниже следствия? — Горман вскинул грачиную голову. — У нас такие проблемы, которые не могут решить целые коллективы!
— А у меня ежедневно возникают такие проблемы, которые я должен решить без коллектива. Если вы не решите свои проблемы — решите в следующем году. Ваш институт не решит — другой решит. А мои проблемы не могут оставаться нерешёнными. Например, проблема с Симонян.
Горман сразу подобрался, по крайней мере подобрал под стул свои длинные ноги. Поправив очки и наведя их на очки следователя, он приглушённо сообщил:
— У меня подозрения, основанные на фактах.
Свидетель толково рассказал, как Суздальский спрашивал, не проговорился ли пьяным. Рассказал и про берёзу, чётко ограничив боязнь Суздальского проговориться (это факт) от рассказа о берёзе (это впечатление).
— Сказал про берёзу страшно… Как про убийство, — кончил давать показания Горман.
Рябинин вытащил свою «Эрику» и отстучал протокол допроса. Горман внимательно смотрел, как следователь работает не хуже машинистки. Было что печатать. Свидетель сообщил ценные сведения, которые ложились на версию «Суздальский». Рябинин положил протокол перед Горманом и, подумав, достал ручку-Буратино. Горман покосился на ручку, взял её, Повертел и сказал «гм».
— Что? — насторожился Рябинин.
— Вторую ручку такую вижу.
— А первую?
— У нас в сорок восьмой комнате. Была. Да вроде потерялась.
— А чья она?
— Общая. Какой-то командированный забыл. Ею удобно переносить контуры на кальку.
— Симонян умерла во вторник. Не помните, в понедельник ручка была?
— Отлично помню, — уверенно заявил Горман, — Я почти весь понедельник просидел с этой ручкой у светостолика…
Рябинин взял протокол и допечатал показания — одну строчку. В понедельник у Симонян была сестра. Тогда эта строчка значила, что у Симонян был человек из сорок восьмой комнаты и этот человек был во вторник утром, до работы.