Следствие ведут знатоки
Шрифт:
«Ой-ой. Что на него накатило? Чердак в порядке, а понес несуразицу».
— Игорь Сергеевич, вы не жалуетесь на зрение?
— Нет, — сквозь зубы.
— Какого цвета папка?
— Коричневая.
— Эта?
— Серая. Я не дальтоник.
— Извините, заподозрил. Потому что на девушке была черная юбка. И белый свитер. И… разве она рыжая?
— Нет, обыкновенная блондинка. — Он хрустнул пальцами. — Из меня, как видите, никудышный свидетель.
— Да, что-то вы начали фантазировать. А мне нужно только то, что вы действительно видели и помните.
Перспектива
— Надо пойти лечь, — соврал он. — Что-то скверно…
— Позвонить в медпункт?
— Нет, это бывает… Я приду завтра или послезавтра… Можно?
— Послезавтра в то же время, — назначил Пал Палыч.
Подписал пропуск. Загадочный свидетель ушел. Знаменский посидел в раздумье. Затем, полистав справочник, снял телефонную трубку.)
— Гидрометцентр? Здравствуйте, следователь Знаменский с Петровки, 38… Да, пожалуйста. Вопрос такой: какова была сила ветра в Москве вечером девятого апреля?.. Да, сего года. Жду… Да? Практически безветрие. Спасибо.
«А если он малость „того“? Шелестят у него деревья и пахнет сиренью. До сирени и сейчас-то далеко».
Бестолково потерянный час дорогого времени. Больше Знаменскому даже думать о Власове было некогда.
7
При всем сочувствии к его горю, отец потерпевшего был Пал Палычу неинтересен. Желто-седые виски, ранние морщины, неотмываемые рабочие руки, громкий голос (от привычки перекрывать шум в цеху) — типичная незапоминающаяся внешность. Но не во внешности заключалась неинтересность, а в кондовой «правильности» Ивана Федотыча. Он был честнейшим, добросовестным и ограниченным человеком. Из породы почитающих себя всегда правыми моралистов и зануд.
Личная беседа с ним была не нужна Пал Палычу, на то телефон есть, чтобы уточнить две-три мелочишки. Но отец попросился прийти. Как отказать, не выслушать?
— …На медные деньги растили. И вырос справный парень. Через три месяца защитил бы диплом, стал архитектором. За что ему такое? За что нам с матерью?!..
Однако надо хоть какую-то и пользу извлечь для следствия.
— Скажите, Алексей по натуре вспыльчив?
— Нет, характер спокойный, основательный.
— Вы были дома, когда он уходил — в тот вечер?
— Дома.
— И все было нормально, Алексей не нервничал? Я спрашиваю потому, что он впервые опоздал на свидание и Рите показался несколько возбужденным.
Отец помолчал хмуро.
— В тот вечер промеж нас разговор вышел… насчет этой девицы…
— Она вам не нравится?
— Да чему ж там нравиться?! Лицо размалеванное, юбчонка — одно название, повадки, словечки… Вы ее видали?
— Сейчас коротких юбочек полно. Примелькались.
— Ну, моему Алексею такая не пара! Из-за нее вся и беда. К порядочной девушке на улице приставать не будут!
В дверь сунулся Власов: было то самое послезавтра.
— Одну минуту, — попросил Пал Палыч.
Власов закрыл дверь.
— У вас дела, — застеснялся отец. — Пойду.
— Идите, Иван Федотыч, и не отчаивайтесь. Будем верить в медицину.
— А что еще остается!..
Знаменский проводил его, впустил Власова, справился о здоровье.
— Обошлось, — вяло промямлил тот.
— Тогда продолжим, Игорь Сергеевич? Мы с вами прервались на том, как…
— Простите, мое свидетельство необходимо?
«Начинается!»
— Да, Игорь Сергеевич, ваше свидетельство необходимо, — категорически, но мягко, ибо заставить его нечем. — Рита в момент удара отсутствовала. Продавщица табачного киоска готова рассказать любую историю. Но установлено, что она ничего толком не могла разглядеть. Вы — единственный очевидец.
Власов хрустел пальцами и нервно поводил шеей.
— Значит, каждое мое слово влияет на судьбу… Это тяжелая ответственность. Что его ждет?
— Платонова? Статья пока не ясна. Дело в том, что от ушиба головы потерпевший ослеп… Вы встретили в дверях его отца. Если слепота останется, — до восьми лет.
— Боже! Несчастный парень!
— Да, трагично.
— Ну съездил кому-то. Максимум должен был появиться фонарь на скуле. А вдруг — восемь лет!!
— Так вы… о Платонове горюете? Сочувствие не по адресу, Игорь Сергеевич.
— Смотря как взглянуть, — раздраженно возразил тот.
— Как ни взгляни. Вам жаль хулигана и не жаль человека, пострадавшего ни за что ни про что?
— Того тоже жаль. Невольно. Потому что он жалок вообще… заработал оплеуху — дай сдачи. Не способен — утрись и переживи. Нет, он, конечно, падает. И, конечно, неудачно. И получает сотрясение мозга, будто летел со второго этажа! Потом он слепнет. Потом, естественно, его бросит девушка. — Во Власове нарастало озлобление. — Родители на старости лет зачахнут в заботах… Есть, знаете, люди, которые умудряются занимать в жизни невероятно много места — с разными своими бедами, немощами, обидами. Все вокруг как будто в долгу, все с ними нянчатся. А ведь просто-напросто — неудачник!
— То бишь, как говорит Платонов, дохляк, — холодно подытожил Знаменский. — Давайте без обиняков. Вы готовы на попятный?
Власов молчал, оттопыривая и втягивая нижнюю губу.
— Если я вас сейчас спрошу, видели ли вы, как преступник ударил потерпевшего, что вы ответите?
Власов опустил голову, думал. Наконец ответил, не меняя позы:
— Ударил.
У Пал Палыча отлегло от сердца.
— Тогда о чем мы толкуем?
— Я признаю факт, но не согласен с его оценкой.
— Оценивать факты — задача суда.
— Не будьте формалистом. Взгляните на вещи шире. Вы говорите «преступник». Допустим, объективно — да. Но субъективно, с точки зрения самого Платонова, в ту минуту…
— Предлагаете мне стать на его место, что ли?
Власов язвительно усмехнулся:
— У вас, разумеется, строгие принципы… вы не заговорите с незнакомой девушкой…
— Нет, случалось, зарекаться не могу. Но я не стал бы колотить ее приятеля.
— О, разумеется! Выдержка и хладнокровие!