Следствием установлено...
Шрифт:
— Мы тоже любим хорошие магнитофончики, — процедил он сквозь зубы. — Может, съездим к Саше, он сегодня дома? — предложил он и, видя, что Славка продолжает молчать, вызывающе спросил: — Или, может, в милицию сообщить хотите? Тогда валяйте...
— Я товарищей не выдаю, — зло оборвал его Славка. — Поехали к Рянскому!
Они не ошиблись: Александр был дома. Поздно ночью он прилетел из Ленинграда, куда сопровождал туристов, и поэтому сегодня на работу не пошел.
— Ну, племя молодое и знакомое, не искрошились ли ваши молочные зубки о гранит науки? — встретил он ребят.
—
— Чего? — удивился Рянский.
— Записи хорошие, говорю, есть? А то надо проверить один аппарат. — С этими словами Димка торжественно поставил на стол магнитофон, который до этого держал за спиной. Саша удивленно посмотрел на ребят и отрывисто спросил:
— Это чей «Филиппс»?
— Наш, — небрежно бросил Димка.
— То есть как ваш? — не понял Рянский.
— Да Димкин он, — поспешно вставил Хрулев.
— А-а, — понимающе протянул Рянский, — тетя из Америки прислала племянничку.
— Какая тетя? — не понял Колька. — Димка сейчас одного теленка в телефонной будке зажал...
— И он на память оставил мне магнитофон, — стараясь сохранить солидность, закончил Осокин.
Рянский на мгновение онемел и вопросительно посмотрел на Лазарева, тот утвердительно кивнул.
Зло сощурив глаза, Рянский подошел к Димке, схватив его за подбородок, запрокинул ему голову и брезгливо протянул:
— Ты давно был на приеме у психиатра?
Колька хихикнул.
— Кретины! — продолжал греметь Рянский. — Любишь хорошие вещички, грабишь средь бела дня и с награбленным идешь ко мне? Подвести меня хочешь?
— Да я... Что ты, Саша, я просто думал... — оправдывался Димка, но Рянский не слушал его.
— Бери свой магнитофон и убирайся! А когда за тобой придет милиция...
— Зачем милиция... — испуганно забормотал совсем растерявшийся Димка.
— Это они тебе сами объяснят, а пока — гуд бай, бесстрашный грабитель. Кстати, попробуй сообразить, хотя это и трудно для тебя, что пользоваться этим магнитофоном, а тем более прийти с ним домой в ближайшие десять лет не совсем безопасно. — С этими словами он подтолкнул Димку к двери.
Страх обуял Димку.
— Саша, Саша... — только и бормотал он.
— Иди, иди, — властно приказал тот.
— Что делать? — взмолился Димка. — Помоги, пожалуйста, я же первый раз... Больше никогда...
— Ясно сказано, — отмахнулся от него Рянский, — бери магнитофон и топай домой, не заставляй ждать представителей власти.
Димка был опустошен и раздавлен. Поступок, смелостью и дерзостью которого он только что так гордился, оказывается, чреват неприятными последствиями. Страх перед наказанием, отчужденность товарищей надвинулись на него черной тучей. Слезы отчаяния брызнули из глаз, он с мольбой и надеждой посмотрел на друзей.
Закусив губу, Лазарев за все это время не проронил ни одного слова. Поступок друга потряс его, но Димку, такого беспомощного, плачущего, ему было сейчас искренне жаль.
— Ему надо помочь, Саша, — глухо проговорил он.
— Ладно, — смилостивился вдруг Рянский. — Только в силу моих добрых чувств к вам. Оставьте аппарат.
— И вы оставили его у Рянского? А потом, потом видели вы когда-нибудь этот магнитофон у него? — выслушав Димкину исповедь, спросил Туйчиев.
— Никогда! — в один голос ответили ребята.
— Хорошо. — Туйчиев встал. — Мы вам верим. Но отвечать перед законом придется.
Ребята подавленно молчали.
Туйчиев был серьезен и даже невесел, но в голосе его прозвучала ободряющая интонация:
— Мы вам верим, — повторил он. — Это я о будущем...
Допрос шел уже давно. Временами Рянский становился наивно-простодушным, эдаким рубахой-парнем. Охотно, с ненужными подробностями рассказывал о знакомых девушках, чувствовалось, что он гордится своим успехом у них. На эту сторону его жизни Туйчиев и Соснин обратили внимание сразу, во время обыска.
Один из уголков комнаты Рянского оказался завешанным фотографиями и открытками женщин. И в самом центре, среди десятка женских лиц, улыбалась с фотографии Жанна. На чувства к ней он делал особый упор и даже сетовал на то, что свадьбу придется отложить до окончания ею школы.
Но чем дальше продолжался допрос, тем внимательнее и хитрее он становился, стараясь предугадать следующий ход следователя.
— Вы забыли, Рянский, рассказать еще об одной вашей знакомой, — прервал его любовные излияния Туйчиев.
— Вполне возможно, — широко улыбнулся Рянский, — ведь их было немало. — Он вздохнул и «смущенно» потупил взор.
— Да, но эта знакомая совсем недавняя.
— Недавняя, говорите? — Рянский развел руками: — Простите, не знаю о ком речь.
— А Калетдинова? — быстро спросил Соснин.
Легкая тень испуга, не ускользнувшая от Арслана и Николая, пробежала по лицу Рянского, но он тотчас же небрежно бросил:
— О, это ничтожный эпизод. Мимолетное знакомство.
— Так ли? — спросил Туйчиев, и под его пристальным взглядом Рянскому стало не по себе. Когда же Соснин, обращаясь вовсе не к нему, а к Туйчиеву, высказал твердую уверенность, что он сейчас все вспомнит и напоминать ему не придется, Рянский понял, что связь с Калетдиновой скрыть не удастся. Он стал лихорадочно обдумывать, как ее лучше преподнести. Но в это время Туйчиев положил перед ним фото Калетдиновой, повернув его обратной стороной, где ее рукой было написано: «Родному Шурику от безгранично любящей Люси».
— Вы понимаете, что покушались на убийство двух человек? — Туйчиев сделал ударение на последних словах. — Один из них — ваш будущий ребенок. Второй — мать ребенка.
— Что-о?! Это чудовищная инсинуация! — ощетинился Рянский.
— Бросьте, Рянский. Вы остановили у института Левшина, который, кстати, вас опознал, и попросили передать магнитофон Калетдиновой. Вот, ознакомьтесь, — Туйчиев протянул Рянскому заключение эксперта. — Экспертиза пришла к выводу, что запись на обрывке магнитофонной ленты произведена с обнаруженной у вас при обыске пластинки — «Прощальная симфония» Гайдна. На пластинке щербинка есть.