Следствием установлено
Шрифт:
— А поступим следующим образом, — прервал молчание Святослав, найдя в размышлениях, на его взгляд, разумное зерно к разрешению проблемы, — твои иноки вынесут тело митрополита в тех же самых одеждах, в которых он почил, за городскую стену да оставят на земле, где почище, а мои отроки будут его охранять. Через день-другой же, омыв и обрядив в митрополичье обличье, со всеми полагающимися по его сану почестями предадим земле-матушке. Думаю, что таким образом мы и волю его исполним и честь соблю-дём…
— Соломоново решение, — повеселел Антоний, и его очи вновь ожили и стали наливаться маслянистой елейностью.
— Тогда по чарочке?.. За упокой души новопреставленного раба Божьего Константина, — предложил Святослав Ольгович, довольный быстрым разрешением столь необычной докуки.
— Можно и по чарочке… а то и по две не помешает после такой каверзы! — поддержал епископ, известный своей склонностью к сладкому питию и вкусной снеди.
— Что ж, можно и по две, — не стал возражать князь. — День ныне, чай, не постный.
— После пережитого и в постный Бог простит, — последовал ответ Антония.
…В этот день весь черниговский люд, от мала до велика, диву давался, видя как церковные служки, сопровождаемые вооруженными княжескими дружинниками, за руки и ноги несли через весь город тело покойника-митрополита. Кто-то тихонько плевался, видя такое непотребство, кто-то ухмылялся язвительно, но большинство крестилось да творило молитву: чудны дела твои, Господи! Следующим же днём дубовый гроб с телом митрополита Константина, обряженным в сверкающие золотом одежды, в сопровождении всего черниговского духовенства, возглавляемого епископом Антонием, князем Святославом Ольговичем и его боярами, при огромном стечении народа, под песнопения церковного причта и скорбный звон колоколов, был торжественно установлен в соборной церкви недалеко от гроба Игоря Ярославича, сына Ярослава Мудрого. Погребение опального митрополита, благодаря решительным действиям черниговского князя, нашедшего выход из столь щекотливого положения, состоялось. Причем по всем канонам Русской православной церкви.
И если над Черниговом в те дни в высоком и ясном небе сияло солнце, то в Киеве, как сообщали позднее очевидцы, была ужасная гроза. Небо вдруг стало чёрным, низким и страшным. Гремел гром, сверкали, разрывая небосвод на рваные куски, молнии, поразившие не менее семи человек в самом Киеве и спалившие шатёр великого князя Ростислава Мстиславича, стоявшего на ту пору в поле под Вышгородом. Словно неспокойный, мечущийся между небом и землей, не находя себе пристанища, дух митрополита Константина мстил киевлянам и великому князю за своё изгойство. И всё умиротворилось лишь после того, как тело митрополита было погребено.
Черниговский князь, занятый иными делами и заботами, вскоре забыл о той докуке, и только летописцы русские, ведя погодную летопись, не оставили сей необычный факт в туне и довели до последующих поколений, возможно, потомкам в назидание.
ДВЕ КНИГИ, ДВЕ ПОВЕСТИ
В конце 2008 г. в одной из телепередач, рассказывающих о событиях в нашем Курском крае, прошла информация, что, благодаря деятельности областного комитета по культуре, в течение прошедшего года в области различными издательствами, в том числе и ВУЗовскими, было изда-но более 500 книг всех жанров и направлений. Цифра, конечно, радует. Но вот роль комитета по культуре в данном процессе, на мой взгляд, явно преувеличена, так как в последние годы многие авторы свои книги (особенно, когда это лишь проба пера) издают на собственные средства и собственными силами. При этом никакой помощи от данного комитета, как, впрочем, и от иных родственных ему административно-распорядительных структур, не ищут и не получают. Да если бы и искали, то вряд ли бы получили. К сожалению, так уж устроено наше общество, что офици-альные структуры живут по своим законам и планам, а люди — по своим, и их пути за всю жизнь могут никогда не пересечься, словно происходит все в параллельных мирах. И при этом нельзя сказать, что в официозе ничего не делается. Делается, и очень много делается. Только всех и всего официозу не охватить и не объять, дай Бог, чтобы хоть местных «корифеев» от искусства, науки и политики не обойти вниманием, даже если и желание на то имеется. А если такого желания нет, а еще нет и финансовых возможностей?..
Я не знаю, вошли ли в тот перечень две книги, две повести, изданные авторами в 2008 г. и прочитанные мною в январе 2009 года. Это лирическая повесть Василия Гурьевича Воробьёва о первой любви «Зовет меня дорога…», названная автором «маленькой повестушкой», и повесть Виктора Васильевича Крюкова о средневековом Курске «Княжий воин», написанная в стиле «фэнтези», точнее, в стиле «исторического фэнтези». Но это не важно. Важно то, что они увидели свет и, как мне верится, обретут своего читателя; важно то, что и одна, и другая, как говорится, легли мне на сердце, затронули душу.
Казалось бы, что может объединять два этих произведения, написанных в столь разных жанрах, если не считать того, что оба автора трудятся в одном учреждении — в редакции газеты «Курские известия». Оказывается — многое. Во-первых, в одной и другой повестях авторы, ведя основную сюжетную линию, повествующую о перипетиях в жизни главных героев, рассказывают о нашем крае: В. Воробьев о Коренной и Воробьёвке с их окрестностями середины 50-х годов прошлого века, а В. Крюков о древнем Курске и его окрестностях середины 80-х годов 12 века. Во-вторых, знание материала и умение его передачи читателю не только в ярких красках и эмоциях, но и в тончайших де-талях жизни и быта населения рассматриваемого периода, картин природы и ландшафта, в умении использования в «нужных местах» местного фольклора или собственносочиненного фольклороподобного материала. В-третьих, это любовь к родному краю и желание поделиться не только своими знаниями и впечатлениями о «соловьиной сторонушке», но и этой любовью с читателями. В-четвёртых, временными рамками сюжетного действия повестей — около двух лет. В-пятых, главными героями книг являются молодые люди, подростки. Впрочем, при желании можно найти и другие схожие признаки.
Я не литературный критик, я — всего лишь читатель и человек, желающий как можно больше узнать об истории нашей малой родины — Курского края, а также сам пытающийся что-то написать в этом плане, поэтому я не стану «витийствовать» о художественных достоинствах данных произведений, которых, на мой взгляд, достаточно. Я лишь отмечу эмоциональную, историко-познавательную и общественно-нравственную стороны, которые мне близки и понятны.
Творчество В. Воробьёва (и рассматриваемая повесть «Зовёт меня дорога…», и рассказ «Обоянский самородок» о первом курском олимпийце Евгении Клевцове) подкупает своей искренностью. Автор не является приверженцем соцреализма, но то, как преподносится им картина сельской жизни советской послевоенной деревни, говорит не только о глубоком знании быта и жизни этого обижаемого во все времена социального слоя — крестьянства, но и в правдивом и достоверном их изложении. Читая повесть, невольно сравниваешь жизнь собственных родителей, а также и свой опыт с жизнью героев повести и непроизвольно отмечаешь: «Точно! Как точно… И тут верно… Правильно… — мама рассказывала… Мама ребенком познала ужасы войны и последующее сиротство: у неё отец, мой дед Константин, погиб на войне». И это вызывает как сопереживание с героями книги, так и чувство благодарности автору, сумевшему тронуть определённые струны души, «зазвучавшие» в унисон с повестью. Но вместе с этим В. Воробьев даже самые грустные, самые тревожные моменты в жизни героя книги описал светло, с юмором, с ироническим подшучиванием им над самим собой. А потому, на мой взгляд, светлой, даже солнечной — недаром же автор устами своего героя называет солнце «Ваша Светлость» — выглядит трогательная и неразделённая любовь второворобьёвского паренька Владимира, вокруг которой и построен реалистический сюжет повести.
Повесть В. Крюкова «Княжий воин» хоть и написана в стиле «фэнтези», как уже отмечалось выше, но она, опять же, на мой взгляд, вполне справедливо претендует на статус исторического произведения. А использование автором приёма хронотелепартации — фантастического перемещения героя из нашего времени в конец далёкого 12 века — всего лишь способ, художественный приём, чтобы поведать историю средневекового Курска и его обитателей. Это всего лишь орудие в руках автора, или, хотите, «волшебная палочка» его талантливого творчества, позволяющее ему без лишней околесицы объяснять те или иные события и явления, имевшие место в далёком прошлом, с точки зрения нашего времени. Это всего лишь механизм, позволяющий накладывать «кальку» прошлого на современность или же наоборот, в том числе в ландшафтах местности, в топонимике, а также в поступках и действиях героев повести. Историческая же фактура, на мой взгляд, представлена автором очень полно, объёмно, ярко и детализирована до мелочей. Так подробно о средне-вековом Курске, по-видимому, не писалось со времён Ю.А. Александрова-Липкинга и его «Далёкого прошлого соловьиного края». А уж о жизни и быте средневековых курян, причём в таких подробностях и «житейских мелочах», точно никем не излагалось как в художественно-публицистической, так и в научной литературе. Хотя тема конца 12 века, связанное с неудачным походом северских князей на половцев и отображённое в бессмертном произведении «Слово о полку Игореве», как отечественными писателями в целом, так и курскими, в частности, не раз поднималась. Вспомним хотя бы очерки курского писателя и педагога И.З. Баскевича.
Повесть «насыщена» редкоупотребляемыми словами, словами-архаизмами из древнеславянского языка и обихода, типа «бронь», «опричь», «гридень», «срезень» и тому подобными. Но инородными они в тексте не выглядят, наоборот, придают своеобразную пикантность и сочность повествования. Используемые же автором различные «сказания», «басни или побасенки», «были и небылицы», им же сочинённые и вложенные в уста героев книги, не только колоритны и чудесны, не только служат лирическими отступлениями от основной каймы повествования, но, на мой взгляд, являются вполне оконченными самостоятельными литературными произведениями. Не знаю, как другие, но я, читая такие места в повести, не раз «подлавливал» себя на том, что непроизвольно шепчу слова «прекрасно!» и «чудесно!» и называю незнакомого мне до той поры автора «молодцом».