Следствием установлено

Пахомов Николай Анатольевич

«Это так ты, змея подколодная, за мою любовь и ласку отплатила, — вскричал страшным голосом ничего не понявший спросонья атаман Жиган, — так умри же, подлая! Проклинаю тебя!» И вонзил в сердце боярышни, не успевшей и слово вымолвить в своё оправдание, засапожный нож, с которым никогда не расставался, а затем схватил подвернувшуюся под руку дубину да и кинулся в самую гущу служивых, так как не хотел сдаваться живым. А, может, надеялся, что ещё удастся вырваться из окружения на волюшку. Свалил своей страшной дубиной атаман нескольких служивых, даже их начальника покалечил малость, но обмануть судьбу на этот раз ему было уже не суждено. Смертельно раненого повесили его по приказу старшого на одно из деревьев в окрестности того же самого гиблого места, где он сам производил расправу над попадающими в его руки бедолагами-купцами.

Так погибла изменившая мужу и не спасшая своего полюбовника баба-дворянка, оставшаяся безымянной, так был казнен атаман разбойничков Жиган. Но мало того, наложил на себя руки и обесчещенный дворянин, узнавший о гибели неверной супруги, которую он любил, как говорилось выше, больше жизни своей.

Селение же, в котором, благодаря случаю, хоть и не надолго, но без владельца-хозяина стали жить одни мужики, осталось, даже со временем разрослось. И за ним, а также за небольшой речкой, притоком Свапы, уже навсегда утвердилось название Жигаевки, то есть места, где когда-то разбойничал атаман Жиган. Позднее это поселение, получив по наличию в нём церкви статус села, стало именоваться уже Жигаево, а место, где погибли Жиган и его любовница, а также множество невинно убиенных Жиганом людей, стало называться Гиблым местом, а потом, для краткости, Погибелкой. При этом даже в совсем недавние времена, когда вокруг уже и лесов не стало, и окрестные топи да болота давно пересохли да в пашни превратились, в этом проклятом месте чуть ли не ежегодно гибли люди, и дурная слава его дожила до наших времён. Даже в ясный летний день в этой глубокой лощине, от которой до села-то всего с пяток километров, всегда бывает как-то не по себе любому одинокому путнику. А уж если доведётся там идти женщинам, то даже самые отъявленные атеистки мелко крестятся да спешно шепчут про себя обрывки полузабытых молитв или же плюются через левое плечо да повторяют как заезженные патефонные пластинки: «Чур, меня, чур!» — заручаются незримой поддержкой своих давно умерших предков.

Эта легенда, возможно, и не совсем в таком виде, но была пересказана мной сначала отцу, работавшему начальником отделения связи, человеку начитанному, интересовавшемуся как литературой, так и историей Отечества и даже время от времени печатавшему свои стихи и заметки в районной газете «Знамя колхозника»; человеку, уважаемому не только в семье, но и односельчанами. Авторитет отца для нас, его детей, был непререкаем, и потому, прежде чем идти с услышанной легендой к преподавателю истории, мне, пятикласснику, необходимо было поделиться ею с ним. Отец выслушал все без ироничной или снисходительной улыбки, чем часто грешат взрослыми по отношению к детям, после чего сказал, что он также не раз слышал эту легенду. А затем вполне серьёзно поделился своими сомнениями по поводу имени разбойника — Жиган, пояснив, что такое слово — это продукт более позднего периода социального развития русского общества, когда наше село, по-видимому, стояло уже не один век. Однако тут же добавил, что и в легенде есть доля истины, так как слово «жиган» или, по его мнению, «жигай», что более вероятно, производные от старинных русских слов «выжига», «прожжённый», которыми называли клеймённых ещё с допетровских времён людей. А в более поздний период — некоторых представителей социальных групп, то ли связанных с криминалом, то ли просто опытных, немало повидавших на своём жизненном пути. Кроме всего прочего, рядом с Жигаево есть и деревенька с названием Узник, довольно яв-ственно говорящем о не совсем радостном прошлом края.

Услышанная от пожилых односельчан легенда с комментариями к ней моего родителя была передана молодому преподавателю истории Тихачёвой В.Ф., однако вошла ли она в анналы истории села Жигаево, да и была ли написана сама эта история, к сожалению, я не знаю. В те годы школьникам как-то было не принято задавать лишние вопросы своим учителям, а затем пришло время покинуть село для дальнейшего обучения в городе. По крайней мере, в той литературе о топонимике края, которую мне удалось прочесть, о Жигаево говорится лишь то, что есть Верхнее Жигаево, Среднее и Нижнее, но само понятие слова Жигаево филологами не раскрывается. А теперь и спросить уже некого: нет более среди живых ни соседских стариков и старух, ни моего родителя, ни бывшей учительницы истории. Если бы я их не знал, не любил и не помнил, то и их жизнь можно было бы посчитать за легенду.

Как не грустно это осознавать, но нет уже и деревеньки с названием Узник — в середине 90-х была переименована в Рассвет. Только рассвет для нее так и не наступил — вымерла почти под корень. Не лучше обстоит дело и с родным Жигаевом — более полусотни опустевших домов взирают на мир черной пустотой окон-глазниц, часть которых перечеркнута крест на крест досками-горбылями, спешно и небрежно прибитыми их прежними обитателями. Разъехались по городам жигаевцы, поставив жирные кресты на отчих домах. И не станет ли само Жигаево, как и Узник, со временем легендой?..