Следствием установлено
Шрифт:
Что он еще мог сделать, до того как выстрелить? Быть может, подходил к двери, к окну…
И тут Осокин, взглянув еще раз на окно, опять увидел, как и в первый раз, кровь на стене под окном. Как она могла туда попасть? Это не брызги крови, а потек.
От того места, где была нарисована фигура, четыре шага. А кто определил, что он стрелял именно там, где нарисована фигура? Он здесь лежал. Мог выстрелить в себя и возле окна. Но если возле окна, как попала кровь на скатерть?
От стола и до окна тянулись бурые капли крови по ковру.
Стало быть, он потерял
От стола — к окну, от окна — к столу… Зачем? Выстрелил и метался раненный? Или что-то еще? Что? Осокин приглядывался к следам крови, но они никак не могли прояснить, спокойно ли проделал этот путь Охрименко или в метаниях. Подтверждают ли они, что он находился в состоянии аффекта, или опровергают? Не есть ли это предел, за который следствие уже не может проникнуть?
Раздумья его прервал лейтенант. Оперативно обернулся с заданием. Нашел свидетелей, которые видели, как шла с чемоданом от автобусной остановки Елизавета Петровна. Ее увидели выходящей из автобуса около пяти часов. В пять часов она была уже дома. Охрименко ее не встречал. Вахтер показал, что Охрименко в это время находился в комендатуре. Из окна комендатуры видна автобусная остановка и видны подъезды обоих пятиэтажных домов. Охрименко из своего кабинета мог наблюдать за остановкой и видеть, как сошла с автобуса его жена и прошла домой.
Тот же вахтер показал, что Охрименко был сильно пьян, что с ним никогда не случалось в рабочее время. Он обождал, когда основная масса рабочих выйдет с фабрики. В десять минут шестого он пошел домой. Вахтер видел, как он вошел в подъезд. Это случилось от двенадцати до пятнадцати минут шестого. Между приходом Охрименко домой и выстрелами прошло не меньше двадцати минут.
Осокин записал эти расчеты и спросил:
— Каков вывод?
— За двадцать минут можно крупно поссориться…
— Можно! — согласился Осокин, а про себя подумал: «И войти в состояние аффекта». — В больнице, — продолжал он, — отметили, что Охрименко был пьян. Об этом же и вахтер показывает… Хорошо бы установить, где он выпил и сколько выпил.
Егорушка усмехнулся:
— Свинья везде грязи найдет! Хотя бы в буфете на Фабрике. Сколько раз я делал представления в дирекцию, чтобы запретили продажу водки на фабрике. Там такая буфетчица — не подступись! Влиятельная дамочка! И магазин недалеко. Там всегда выпивка на прилавке.
Решили так. Участковый соберет свидетелей, которые могли бы указать, сколько прошло времени между первыми двумя выстрелами и третьим, а Осокин попытается установить, где пил и сколько выпил Охрименко.
В буфете выяснить ничего не удалось. Буфетчица с утра уехала за товаром, буфет был закрыт. Продавец магазина показал, что в день происшествия Охрименко ничего не покупал.
Осложнилось дело и с показаниями свидетелей при
Осокин опять в колебаниях. Докладывать прокурору? Что докладывать? Материал, который лежал на поверхности без каких-либо выводов? Из допроса Охрименко ничего не получалось, он не добился и намека на признание. Не обязательно признание, так хотя бы иметь точное истолкование не только мотивов его действий, но и объяснение этих действий. Осокин решил еще раз допросить Охрименко, а для этого сегодня же надо было побывать в Озерницке и получить у Лотинцева фотографию убитой. Быть может, фотография подействует на Охрименко и побудит его заговорить?
В Озерницк попал к вечеру, Лотинцева нашел на кварт тире. Встретил он Осокина приветливо, но не удержался от привычки понасмешничать.
— Шерлок Холмсу привет! Рад видеть тебя в поисках и сомнениях!
— Это откуда видно, что я в сомнениях? — спросил Осокин.
— Не подражай доктору Ватсону в наивных вопросах. Не было бы сомнений, ты явился бы к Русанову, а не ко мне! Но ты молодец, что не беспокоишь нашего старика раньше времени! Как твой подопечный? Жив и здоров?
— И даже бодр! — добавил Осокин. — Не верит, что убил жену!
— Даже так? Это уже становится забавным.
— Почитай!
Осокин передал Лотинцеву письмо Охрименко к жене и пояснил:
— Это он до встречи со мной отправил почтой… Я ему сказал, что он совершил, не поверил! Все отвергал.
— Или сделал вид, что не поверил! — заметил Лотин-цев. — Третью пульку нашел?
— Здесь она, третья пулька! Только не я ее нашел, а хирург извлек у него из ладони…
— Конечно, из ладони левой руки?
Лотинцев на минуту задумался, потом спросил:
— Что ты записал в протоколе насчет его одежды? Во что он был одет?
Осокин запустил руку в портфель, но Лотинцев остановил его.
— Был на нем пиджак или нет?
— Был пиджак! В кармане пиджака нашли письма… Весьма интересные письма!
— Про письма потом! Где одежда?
— В больнице…
— Фотографию я тебе дам… Сейчас возьму в лаборатории. А ты привези одежду! Есть у меня мыслишка…
6
Осокин вошел в палату. Охрименко лежал, вперив взгляд в потолок, увидев Осокина, резко приподнялся и скорчился от боли.
— Не надо резких движений! — посоветовал Осокин.
— Я ждал вас! — воскликнул Охрименко. — Вы правду мне сказали, что Лизавета убита?
— Это правда, Прохор Акимович! Я не имел права сказать неправду! Горькая правда! Мне показалось, что вы не поверили…
— Правильно показалось! — подтвердил Охрименко.
— Мы получили ваше письмо к Елизавете Петровне. Письмо на тот свет…
— Не убивал я ее! Не в моем это характере! Любил ее, потому и написал, что все прощаю! Писал бы я к убитой? Я еще в своем уме, хотя этак-то недолго и спятить!