Следы говорят
Шрифт:
тонкой работы знаменитого мастера Алешкина. По красоте линий, посадистости, тонкой
пригонке частей и великолепному бою с этой двустволкой не сравниться хваленым
английским ружьям. Женя рассматривает художественную отделку замков бескурковки.
Раскрыл стволы – там блеск. Старый охотник бережет, вовремя чистит ружье, вот и служит
оно ему долго и безотказно.
Патронташ у Николая Васильевича на двадцать четыре патрона, закрывается сверху. В
таком и в дождь не подмочит патроны.
Ягдташей – кожаных сумок – Кружков не признаёт. Им только на стенке висеть.
Неудобны (натружают плечо) и маловместительны. Лучше нет заплечного мешка – рюкзака.
– Патроны заряди дробью № 7 или 8; на вальдшнепа это самые подходящие номера.
Стволы своего ружья протри начисто. Если не уберешь смазку, получится слабый бой, –
посоветовал Николай Васильевич.
Условившись о часе выезда, друзья расстались.
С вечера Женя всё приготовил. Свою добротную и прочную тулку разобрал и уложил в
чехол, – так полагается перевозить оружие. Да и безопасней: при случайных толчках не
повредишь стволов.
На другой день охотники встретились на вокзале. Пока мчался электропоезд, они
оживленной беседой коротали время. И вот уже Кружков с Женей шагают в апрельский
полдень от станции к знакомой вырубке.
Путь лежит вдоль речных пойм. Николай Васильевич вспоминает:
– Бывало, спускаешься этими местами и отмечаешь: вот поля колхоза «Ситенка». Сюда
вклинивались богатые поймы колхоза «Железо». Там берег пересекали угодья колхоза
«Кемка». А сейчас – раздолье! И вдаль и вширь – сплошные луга мощного объединённого
колхоза «Большевик».
У самой реки вспорхнула белая трясогузка, что-то поймала. Села на плывущее бревно и
закачала хвостиком. Вдруг из прибрежного ивняка вынырнул вороватый перепелятник.
Молниеносно метнулся к трясогузке. Не сплоховала серебристая птичка, – взмыла столбом
вверх, будто толчками набирает высоту. Ястреб с разлету взвился за ней, чуть было не
поймал, потом стал отставать.
– Раз наметившись, перепелятник ни за что не бросит погони. Только вот вертикально,
прямо ввысь, не может развить быстрого полета, – сказал Николай Васильевич.
Женя пристально следил за погоней. Кружков машинально снял с плеча ружье. Ястреб
нырнул вниз и полетел к кустам. Заметив людей, он гибко извернулся в сторону, но
прогремел выстрел, и птица, величиной с голубя, упала: желтоглазый перепелятник, сверху
серый, снизу весь в поперечных буроватых полосках. Перевернувшись на спину, ястреб в
комок сжал пальцы с загнутыми и острыми, как шило, когтями. Ими хищник хватает и
закалывает перепелок, куликов и других птичек...
Тропинка повернула к лесу. Золотые лучи солнца пронизывают ветви берез. Меж
сверкающих белизной деревьев в просветах перелеска темнеет старая ель. Поседевшими
нижними ветками она расстилается по самой земле, а зеленой стрелкой упирается в небо.
Показывается и бронза сосны с раскидистыми вверху лапами хвои.
Перелесок обрывается прогалиной – вырубкой. Солнечная с синевой глубина вырубки
так ясна, что зоркий Женя легко различил в прутняке синицу. Одним краем прогалина
примыкает к кромке смешанного леса, другим – к оголенному ольшанику, залитому полой
водой. Через всю вырубку тянется цепочка из чернолесья – осинок, берез, ольх, с большой
елью посредине.
– Пришли, – говорит Николай Васильевич. – Здесь надо ждать тяги.
Женя знает, что вальдшнепы полетят через поляну над перемычкой и не миновать им
ели: в мелколесье их привлекает высокое дерево.
Попыхивая душистым дымком папиросы, Николай Васильевич присел отдохнуть.
Юноша наколол для распалки щепы из смолистого соснового пня (она и в дождь загорается),
наломал сухих еловых веток. Запылал костер, с треском разлетаются раскаленные угольки.
Старый охотник заметил:
– Надо избегать еловых веток. Могут глаза опалить или одежду сжечь. Видишь, как
«стреляют»!
Занялись чаем. Славно пьётся с дороги.
В лесу не умолкает пение птиц. Поют они в воздухе, на деревьях, на земле. Порой всё
заглушают ликующие возгласы, будто кто-то трубно выкрикивает: «Ку-ддряво! Ку-ддряво!».
– Журавли на болоте, – улыбается Николай Васильевич. – Взгляни, Женя, как эта певунья
старается!
На елке желтоватая овсянка без конца повторяет звучную трель своей песенки: «Зинь-
зинь-зинь-зинь-зинь-си-и!».
К закату постепенно смолкают дневные певуны. Слышнее отдаленное урканье черныша.
Откуда ни возьмись стрелой пролетели чирки и неожиданно затоковал бекас-«барашек». Он
то устремляется вверх и носится там, то падает с высоты.
Из ольховой низины пахнуло холодком. Неуловим переход к вечеру, но день меркнет.
– Пора!
Охотники заняли места: Женя – у ели, а старик – ближе к кромке смешанного леса.
С маковки ели прокатились гулкие посвисты. Лесной «солист», певчий дрозд, зорю
провожает. Приумолкнет и опять засвистит. Трели его звучнее соловьиных, разве что
щелканьем уступит соловью. В лесу апрельский вечер без певчего дрозда –что майская ночь