Следы говорят
Шрифт:
больницу.
А дело так обернулось: вернувшись домой и узнав, что лесник приходил звать его на
охоту, Юрий Иванович захватил ружье и поспешил по следам друга. Войдя в лес, он услыхал
лай собак и выстрелы. Добрался зоотехник до медведя, видит: лайки со зверем возятся, а
лесника нет.
«Собаки догнали подбитого зверя, а лесник отстал», – подумал Юрий Иванович.
Приблизился он к медведю и не приметил по своей, неопытности, что тот уши заложил –
мертвым притворяется.
Вплотную подошел к нему Юрий Иванович, закинул ружье за спину и взмахнул топором,
чтобы добить медведя, а зверь как ударит лапой, – и полетел в снег топор, а рука горе-
охотника очутилась в медвежьей пасти. Хорошо, лайки выручили...
Снимая шкуру зверя, Василий Федорович обнаружил на его морде шрам. Значит, лесная
кошка успела «царапнуть» врага – глубоко вонзила когти, чуть не выдрав глаза медведю.
НАЛИМ
Если щуку называют водяным волком, то налим в своих повадках похож на барсука.
Оба – и зверь и рыба – днем не любят показываться, отлеживаются в норах до сумерек.
Оба ведут ночной образ жизни, охотятся под покровом темноты. Оба несуетливого нрава,
с ленцой. Налима прославила его замечательная по вкусу печенка...
Тащат налима из-под коряги, а он глубже туда уползает. Желая прочнее взяться, мнут
его руками, он же в ответ только вяло шевельнет хвостом. Наконец подцепят пальцами
под жабры и извлекают серовато-пегую рыбину. Обнадеженный смирным видом налима,
рыболов берет его в руки, любуется добычей... Рано торжествовать. Обильно покрытый
слизью, налим чуть вильнул и пополз из рук. Напрасно пробуют его держать крепче, –
этим приемом лишь усиливают скольжение рыбы. Плюхнулся налим в воду, – прощай
улов!
Летом, особенно днем, налим малоподвижен, но в студеной и глубокой воде и ночью
он деятелен. В темную непогожую ночь – самый лов на него. Обитатель дна, он
принимает окраску, неотличимую от грунта водоема. Это позволяет ему скрытно
подбираться к добыче. Ночной хищник не утруждает себя преследованием верткой рыбы,
– такая хлопотливая охота ему не подходит. Когда он неподвижен, то мало заметен;
затаится и напускает на себя рыбешку. Накоротке не дает спуску и крупной рыбе, хватает
её за что попало, хотя бы за хвост. А раз поймал, то уж как ни бьется голавль, а не
миновать ему налимьей утробы.
В конце зимы, закончив нерест, налим блуждает в поисках пищи. На редкость
прожорливый, он часто начинает кормежку с собственной икры. Охотится налим даже
если вместе с другой рыбой очутится в мережке. Он не толкается здесь в поисках выхода,
а вылавливает беспомощных соседей и, не торопясь, насыщается. Заглотав много рыбы,
делается округлым, а изо рта ещё торчат хвосты рыбешек, – этих, при всем усердии, не
смог втиснуть в желудок.
При такой жадности налима всякая насадка (червяк, живая или уснувшая рыба, мясо,
лягушка) годится на крючковые снасти. Важно, чтобы приманка лежала на дне
Летом мало толку от ловли налима на удочку. В другое время года, и особенно по
ночам, он хорошо ловится. Сразу можно ставить много удочек, привешивая
колокольчики, чтобы услышать поклевку. Налим тихо, но верно берет приманку, а раз
взял, так уж не сорвется.
Добычлив и подлёдный лов. Пешней долбят лунки для удочек и «подледника» –
снасти, похожей на подпуск, состоящей из веревки с короткими поводками и крючками с
наживкой. Края лунок оббивают, чтобы не резали лесок. Пристраивают по лункам
метровые удилища с жилковыми или волосяными лесками, – такие не обмерзают.
Опускают в прорубь и подпуск с грузом. Конец подпуска закрепляют.
Вытащить налима из лунки – дело простое, рыба не сопротивляется. Только вот при
снимании с крючков возня: глубоко заглатывает налим насадку. На крепком морозе,
брошенный на лед, он быстро замерзает.
Придешь домой, опустишь налимов в корыто или ванночку с холодной водой, чтобы
оттаяли, а станешь вынимать, – они уже плавают, копошатся.
БОЙ НА ЛЬДУ
В этом краю голубая полынная степь сливается с шумящими камышами Прикаспия. Вот
где издавна водилась разная дичь! Только не берегли её. Прежние порядки и «господская»
жадность так опустошили эти охотничьи просторы, что здесь, на своей родине, дикие
животные стали уже редкостью.
А теперь откуда что и взялось! Нет у нас хищнической охоты, с разбором стреляем, и
опять в степях расплодились антилопы-сайгаки, в камышах – благородные олени, козы,
кабаны. А сколько лебедей, гусей, дроф, стрепетов... Всего не перечесть. Это меня и
привлекало сюда...
С ружьем в руках тихо иду по следам камышевого кота. На снегу, по опушке тростников,
отпечатки круглых лап, баз меток от когтей. У других зверей когти всегда на виду. Дикая же
кошка, как и домашняя, держит их втянутыми, прячет до поры до времени, чтобы не
тупились, и выпускает наружу лишь в драках, на быстрых скачках.
Буровато-серая с легкой желтизной шерсть хищника почти незаметна в камышах. Не