Следы в ночи. Инспектор Уэст и дорожные катастрофы. Вынужденная оборона
Шрифт:
Его глаза снова вспыхнули. Быстрыми шагами он подошел к полкам и снял с каждой пачки по одной листовке, потом обернулся к Роджеру и протянул ему сразу пяток.
— Прочитайте, разберитесь, чего я добиваюсь, прежде чем приказать своим подчиненным относиться ко мне, как к помешанному лунатику. Говорю вам, старший инспектор, вина неосторожного водителя, следствием безрассудной езды которого является убийство или калеченье людей, нисколько не меньше, чем вина братоубийцы и должна караться, как таковая. Да, так же сурово! «Не убий» сказал господь, а автомобилисты убивают людей, может быть, даже в данный момент. Всего несколько часов назад, недалеко от ворот нашего дома, был сбит машиной и погиб полицейский при исполнении своих обязанностей.
Он подошел вплотную к Весту, его близко расставленные глаза горели, в уголках губ показались пузырьки пены, он начал слегка заикаться. Его убежденность не могла не подействовать на слушателя, не могла оставить его равнодушным. Этот человек говорил от глубины сердца, тут не могло быть сомнений.
— Итак, как же вы расцениваете смерть этого полицейского, старший инспектор? Почитайте мои листовки, мои памфлеты и вы убедитесь, что я не пустозвон и не идиот. Если он был невнимателен или беспечен за рулем, если он пренебрег своими обязанностями и благодаря этому был убит другой человек, пусть такой нарушитель отсидит пять лет в тюрьме! Да, пусть его судят и вынесут решение. Простите меня, что я не предлагаю более сурового наказания, но за пять лет можно все передумать и все понять! Если же он только искалечил, — то год тюремного заключения. За менее серьезные последствия — меньшее наказание, но как минимум, полгода тюрьмы…
— Посмотрите на меня, — потребовал он, хотя Роджер не спускал с него глаз, пытаясь сохранить беспристрастие, но чувствуя, что он невольно поддается, — посмотрите на меня и скажите, если бы люди знали, что их ожидает такое наказание за неосторожную езду, — продолжали бы они нарушать правила уличного движения?
Он помолчал. Потом подергал Роджера за рукав, как бы пытаясь силой вырвать у него ответ.
— Скажите-ка, продолжали бы?
— Нет, не думаю, — тихо ответил Роджер.
Вейт опустил руки.
— Благодарю вас, — сказал он, — благодарю за вашу честность. Большинство людей бывают настолько шокированы моими предложениями, что они начинают приводить идиотские аргументы, вроде того, что на практике это неосуществимо, что это несправедливо по отношению к людям, впервые совершившим ошибку. Слышите, «несправедливо»? А что же тогда говорить о погибших, о женах и детях, оставшихся без кормильца… — Он не закончил, почти поперхнувшись словами.
Потом он подошел к четырем столам, на которых были разложены конверты и ручки, напрасно ожидавших прихода добровольных помощников, оперся рукой об угол одного из них и вытер вспотевший лоб. Голос у него звучал очень глухо, когда он продолжал:
— Должен просить у вас извинения, старший инспектор. За последнее время я редко теряю самообладание. Когда-то, конечно, когда я был моложе, особенно после того, как ее убили, я был почти ненормальным. Мне хотелось хватать людей за шиворот и стучать друг о дружку их пустыми головами, пока до них не дойдет, что они покрывают убийц.
Он снова умолк, судорожно глотнул воздух, вынул из кармана белоснежный платок и вытер лицо.
— К сожалению, мне пришлось убедиться на собственном горьком опыте, как трудно раскачать людей и принудить их к действию. Я пытался воздействовать на них настойчивостью, организовывал митинги — митинг за митингом, обращался непосредственно к священникам, врачам, местным властям, членам парламента, даже к членам Палаты Лордов. Иногда у меня опускались руки. Несколько раз организовывали комиссии, но вскоре те распадались. Один раз мне удалось сколотить оргкомитет из энергичных и напористых людей, но все их попытки ни к чему не привели. Полиция защищала людей, которые управляли машинами, как будто речь шла о каких-то невинных проказах. В любом магистрате
Он снова замолк.
Весь его пыл прошел, так же как и огонь в глазах.
— Давайте, инспектор, — сказал он слабым голосом, — повторите мне то же самое, что я слышал от каждого полицейского, с которым разговаривал на эту тему. Скажите, что они все стараются загладить свою вину, что самое страшное наказание — угрызение их собственной совести. Но позвольте вам возразить, что до тех пор, пока массовые убийства на дорогах не будут остановлены, все эти красивые фразы будут оставаться насмешкой над подлинным гуманизмом, плевком в лицо Спасителя и проклятием для наших детей. А ведь их можно остановить! Наделите меня неограниченной властью и я остановлю эту бойню через неделю, и так напугаю водителей, что они забудут про безрассудство! Другого выхода нет!
Он дрожал, как будто ему было холодно, хотя в комнате было тепло.
Роджер терпеливо ждал, не спуская с него глаз.
— Пока вы не слишком разговорчивы, старший инспектор, — не выдержал Вейт, — но все же вы оказались гораздо терпеливее и вежливее всех остальных. У них всегда находился предлог меня прервать. Теперь скажите, чем я все-таки могу вам служить?
— Как проходит сейчас ваша кампания? — спросил Роджер.
— Не стоит и спрашивать, — понуро ответил Вейт. Он печально оглядел пустую комнату. — Сами видите, я пишу первоначальные письма родственникам жертв дорожных катастроф, пытаясь заручиться их поддержкой… А также местным властям и членам Парламента, но лишь немногие удосуживаются ответить. У меня не хватает нахальства писать в тот самый момент, когда горе обрушивается на человека… А забывается оно так скоро… ужасно скоро… Несколько человек уже пришли ко мне и работают. Вчера вечером у нас здесь был митинг… Номинально мой комитет состоит из 30 человек, присутствовали — семь.
Он воздел руки кверху беспомощным жестом, потом продолжал:
— Вы видите? Однако же я прав, убежден, что прав. Эти массовые убийства можно остановить буквально за несколько дней…
Он посмотрел мимо Роджера на дверь, как будто услышал звонок, и даже шагнул к ней, чтобы открыть защелку, но он ошибся. Никто не стучал, поэтому он снова перевел глаза на Роджера.
— В который раз я уже у вас спрашиваю, чем могу быть полезен, — сказал он рассеянным, приглушенным голосом.
Роджер спокойно объяснил, что пытается выяснить обстоятельства одной автомобильной катастрофы, которая произошла в Лигейте почти 4 года назад, когда в качестве свидетеля обвинения выступал сам мистер Вейт и его оргкомитет.
— Так бывало неоднократно, мистер Вест…
— Речь идет о молодой женщине по имени миссис Роули, она была в положении…
— Миссис Роули, — повторил Вейт и закрыл глаза. — Миссис Роули!.. — Потом он подошел к маленькому письменному столику и сел на стоящий подле него более удобный стул, при этом сдвинулась с места пишущая машинка. Роджер пригляделся к ней внимательнее. «Коно» — примерно двадцатилетней давности.
Теперь, когда машинка стояла ближе, Роджер мог с уверенностью сказать, что она была аналогична той, на которой печатались анонимные письма Розмари.
Рядом лежало несколько конвертов с напечатанными адресами.
— Миссис Роули, — в третий раз повторил Вейт, голосом, в котором слышалось отчаяние. — Странно, инспектор, что вы остановились именно на этом случае. Как раз тогда я имел большую поддержку со стороны общественности, чем до и после него. Как раз обстоятельства были душераздирающими: молодая женщина, в скором времени ожидающая ребенка, скромная, красивая, прекрасно известная в Лигейте. У меня были замечательные свидетели. Я работал над этим случаем больше, чем над всеми предыдущими. Но как раз этот случай подрезал мне крылья…