Следы в пустыне. Открытия в Центральной Азии
Шрифт:
В период своего расцвета Ния и Лоулань входили в сферу политического влияния Китая. В области же культуры они ориентировались на запад: на Индию и Согдиану, ныне Узбекистан. Разные маршруты Шелкового пути, пересекавшие бассейн реки Тарим на севере и на юге, способствовали еще большему культурному разнообразию [53] . Стратегическое положение Синьцзяна обеспечивало ему не только статус центра торговли и сношений между Востоком и Западом, но и насыщенную событиями историю. Сперва этот регион подпал под власть Китая, когда император Уди в конце II века до н. э. изгнал хунну из провинции Ганьсу и бассейна Тарима. Первый период китайского правления закончился с падением династии Западной Цзинь (263–316 гг. н. э.), и только в начале правления династии Тан (618–907 гг.) Китай сумел вернуть себе бассейн Тарима. Мир установился ненадолго, и в 659 г. в Центральной Азии заявила о своем существовании новая сила — Тибет. Его армии налетали, как
53
Об истории культуры Южного Шелкового пути в Синьцзяне см. Christoph Baumer, Southern Silk Road (2003).
После очередного периода китайского владычества арабско-турецкие войска в 751 г. нанесли китайцам поражение на реке Талас на юге Казахстана. Потом восстание Ань Лушаня разразилось в центральном Китае и бушевало с 755-го по 763 гг., в результате чего китайские войска убрались из западных регионов. Тибет вновь начал заполнять «государственный вакуум», образованный уходом китайцев, и к 791 г. завоевал всю территорию к югу от Тянь-Шаня, «небесных гор» [54] . Шестьдесят лет спустя тибетцев, в свою очередь, потеснили уйгуры, которые и теперь являются основными жителями этого района. До самого 1758 г. Китай не мог вновь подчинить эти земли, которые с тех пор известны как Синьцзян («новые земли»).
54
Тибет также некоторое время контролировал регион вокруг Бешбалыка (Бэйтин), расположенного к северу от Тянь-Шаня и граничащего с современной Монголией.
В периоды между войнами и восстаниями торговля процветала. Шелк, лакированные изделия, бумага и меха проникали с востока на запад, а в обратном направлении шли золото, стекло, благовония и слоновая кость. Караваны, непрерывно идущие по Шелковому пути, несли с собой различные философии, культуры, религии. Между двумя крайними точками Шелкового пути был Иран, который с перерывами воевал с Римом и Византией в течение семи столетий. В результате трансконтинентальную торговлю вели посредники. В Центральной Азии такими посредниками выступали согдийцы, представлявшие целый спектр религий: зороастризм, буддизм, индуизм и христианство несторианского толка. Подобно пчелам, согдийские купцы «опыляли» своими верованиями территории, где вели дела и имели свои торговые центры. Свой вклад в смешение культур добавляли миссионеры, проникавшие по торговым путям через Центральную Азию в Китай, чтобы духовно окормлять живущих там приверженцев своих религий — или активно распространять эти религии среди местного населения. Города-оазисы бассейна Тарима становились настоящими плавильными котлами, но археологические свидетельства этого по большей части все еще лежат, необнаруженные, под толщей песка.
Через 10 лет после первой поездки в Китай врата Такламакана, наконец, открылись для меня, и в один прекрасный осенний день, ближе к вечеру, я приехал в Урумчи, столицу Синьцзяна. Моим товарищем по путешествию был Жан Даниэль Каррар, страстный альпинист и дельтапланерист, который первым совершил полет на дельтаплане с горы МакКинли (6194 м) в Северной Америке.
Из Урумчи мы поехали в Хотан, ключевой пункт Южного Шелкового пути и нашу отправную точку на дороге в Такламакан. Более 1000 лет назад Хотан был центром преуспевающего буддистского царства на Южном Шелковом пути. Когда-то он экспортировал огромное количество шелка, производимого в его шелковичных садах, нефрита и керамики. Сегодня главный вклад в экономику вносит сельское хозяйство. Из Хотана мы планировали отправиться в Миньфэн, расположенный на южной границе бассейна Тарима, а оттуда — в Нию.
Мы сидели в кабине огромного грузовика «юнимог», который на следующие шесть недель взяли в аренду вместе с его водителем Ли у китайской нефтяной компании. Нас сопровождали еще три китайца. Вонг, наш переводчик и организатор экспедиции, был опытным путешественником по пустыне. Вихрь «культурной революции» задел и его жизнь, закалив нервы и сделав их тверже стали. Когда ему было 13 лет, школу, в которой он учился, закрыли и отправили его работать на завод, где в следующие шесть лет «прогнали» через разнообразные «перевоспитательные» программы. Освободившись, он вернулся в школу, а затем поступил в университет, чтобы изучать английский и бизнес-менеджмент. Вонг Ли был нашим поваром. Рядом с ним сидел Шэн Чен Чу, заместитель директора Исторического музея Урумчи. Комитет по культурному наследию отправил его присматривать за нами и убедиться, что мы не станем производить никаких запрещенных раскопок. Он отнесся к поездке с энтузиазмом, так как даже ему нельзя было попасть в Нию или Лоулань без специального разрешения. Нам тоже повезло с таким попутчиком, поскольку он чрезвычайно много знал о древних цивилизациях Таримского бассейна и, кроме того, оказался превосходным поваром, умевшим профессионально зарезать и выпотрошить овцу. Через несколько лет после этой нашей экспедиции его продвинули по службе, и он стал директором
(Покинув Нию,) путешественник попадает в неоглядную пустыню ползучих песков. Эта пустыня бесконечно простирается во все стороны, и никому не найти в ней дороги. Для путников нет других путеводных вех, кроме человеческих костей и останков животных, брошенных прежде прошедшими караванами [55] .
Репутацию одной из самых суровых пустынь мира Такламакан получил вполне заслуженно. На земле мало других мест, где разница между количеством выпадавших осадков и испарением влаги была бы столь разительной. В восточной части пустыни среднегодовое количество осадков меньше 10 мм, в то время как потенциальное испарение достигает 2900 мм в год. Здесь даже существует такой феномен, как «дьяволов дождь», когда немногие выпавшие капли испаряются еще до того, как долетят до земли. Летом температура на поверхности песков достигает 80 °C, а зимой редко бывает выше нуля.
55
Rene Grousset, Die Reise nach Westen (1986), p. 231, перевод автора.
Однако существует еще одна интерпретация слова «такламакан»: виноградник. Возможно, она, кажущаяся сегодня несообразной, когда-то полностью соответствовала описанию цветущих городов-оазисов. Две тысячи лет назад климат был во многом другим. Как жемчужины в ожерелье, плодородные оазисы выстроились вдоль Шелкового пути, и жизнь в них начала замирать не ранее IX века, в результате усиления засушливого климата в Центральной Азии, а также крушения империй Китая и Тибета. Благодаря сложной ирригационной системе города могли поддерживать жизнь людей, противостоя иссушающему зною и непрерывно наползающим пескам. Сегодня там, где когда-то шли тяжело нагруженные караваны, царит молчание песчаного океана. Но именно благодаря столь сухому климату руины Нии и Лоуланя и лежащие в них сокровища смогли сохраниться.
— У этой пустыни есть и китайское название, — добавляет Шэн, — Лю-Ша, означает «странствующие пески» (вариант — «шесть дьяволов». — Примеч. пер.).
Из-за постоянно дующих северо-восточных ветров некоторые из песчаных барханов движутся на юг со скоростью до 50 м в год. Та дорога, по которой мы ехали, 1600 лет назад пролегала на 60 км южнее.
Вечером мы добрались до Миньфэна, где время, кажется, остановилось году так в 1970-м. На главной площади стояла трехметровая каменная стела, прославляющая достижения «культурной революции» китайскими иероглифами и кириллицей. Эта стела под стать громадной каменной статуе «великого кормчего» Мао Цзэдуна в Кашгаре. До конца 1970-х такие статуи в Китае стояли повсюду, но с тех пор их в основном снесли — везде, кроме Синьцзяна. Возможно, горожане предвидели, что их статуя станет туристической достопримечательностью.
Во всяком случае, очень немногие туристы приезжали в Миньфэн до нас — если вообще приезжали. Как только мы с Жаном Даниэлем выбрались из грузовика, вокруг нас собралась большая толпа. Сотни людей оборачивались поглазеть на двух длинноносых «иностранских чертей». Дважды мы становились виновниками дорожных заторов, поскольку возницы тележек, влекомых ослами или быками, велосипедисты и даже некоторые водители останавливались, чтобы рассмотреть нас получше. Несколько особенно отважных юнцов подбегали, чтобы дернуть за волоски на наших руках и убедиться, что они настоящие, а не приклеенные, как у актеров в китайской опере. Старуха, проходившая мимо с большой миской супа, при виде нас испустила вопль и в ужасе всплеснула руками, будто столкнулась нос к носу с самим сатаной. Миска упала на землю и разбилась вдребезги. Виноватые и пристыженные, мы поспешили в свои спартанские апартаменты, сопровождаемые свитой зевак.
Через несколько дней, закупив необходимые припасы, мы отправились из Миньфэна в Нию. Две панически блеющие овцы и несколько кур были погружены в кузов «юнимога» — наш запас мяса для путешествия. И вот уже мы на большой скорости несемся по песчаной дороге, следуя на север вдоль течения узкой речки Нии. Две тысячи лет назад она и вправду достигала города, но сегодня уходит в песок за 70 км до руин. Листва тамарисков, обрамляющих русло, сияла золотом в солнечном свете. Время от времени дорогу перебегала лисица, иногда группка верблюдов начинала встревоженно бить копытами при приближении нашего рычащего грузовика. Через пять часов мы обогнали астматический тракторишко, в открытом прицепе которого сгрудились, как овцы, человек сорок. Мы остановились, чтобы расспросить их о Нии.