Слепая зона

Вечная Ольга

На красном кольце народу меньше, чем в день рождения Федора. Если наберется человек тридцать — хорошо. Машины гоняют по кругу, но едва мы подъезжаем, трек освобождается.

Егор стоит у бэхи. Прислонился, голову опустил. Медитирует. Одним своим уязвленным видом бесит неимоверно! И я хочу, чтобы мы его осадили, как тогда Агаева.

Платон останавливается на въезде.

— Выйди из машины, малыш, — просит спокойно.

— Эй. Ты пять раз сказал, что это неопасно. У вас обычные тачки, нет шлемов и все такое. Я с

тобой. Хочу поучаствовать.

— Это неопасно. По-быстрому проучим этого долбоеба и поедем дальше развлекаться.

Он улыбается настолько спокойно, что я ощущаю себя раздавленной окончательно.

— Это неопасно, но мне с тобой нельзя, — рассуждаю вслух. — Совершенно нелогично, Платон Игоревич.

Он качает головой:

— Абсолютно логично. Риск минимальный, но, когда дело касается твоей жизни, я с ним мириться не буду.

— Ты только что катал меня по частному аэродрому на переделанном мустанге. И меня швыряло из стороны в сторону. А тут даже есть подушки безопасности. Наверное.

— Элин, не спорь, окей?

— Значит, боишься меня потерять? Так сильно? — уточняю с вызовом.

Платон ловит мой взгляд, чуть улыбается.

— Сама предрекла, что однажды мне разобьют сердце. И знаешь, я рад, что это сделала ты.

— Почему рад? — выходит сипло.

— Потому что я от тебя без ума.

Краска ударяет в лицо. Щеки горят, сердце колотится.

— Я тебя люблю.

— И я тебя люблю, кисонька. А теперь возьми куртку и выметайся.

Смеюсь. Толкаю его в плечо. Платон тянется, и мы целуемся.

На трек они с Егором выезжают вдвоем. Машины продолжают прибывать еще и еще — не знаю, кто бросил вызов, но, когда он был принят, информация пошла в массы. Цепная реакция.

— Платон гоняет с Егором! — то и дело объясняет кто-то кому-то по телефону. — Совершенно серьезно!

Я кутаюсь в шарф и куртку, они теплые, и мне не холодно, просто неспокойно. Стою у трека за ограждением. Платон смотрит на дорогу, вперед, как всегда просчитывает маршрут. Егор — на меня. На эмоциях.

Смотрит он так, что мурашки бегут, и теперь осознаю окончательно, насколько мы неправильно все сделали. Эгоистично. Егор уязвлен, раздавлен моим обманом, а поступок брата воспринимает вообще как предательство. Накануне нашей близости с Платоном я врала Егору, что терпеть не могу его братца. Я врала, пока ехала в фуре. Когда мечтала о Платоне, вовсю планируя отношения с другим. Я хотела это в себе задавить за счет неплохого парня.

Обреченно прикрываю глаза.

А потом мы просто загасились на неделю, ушли в науку. За ней спрятались. За действительно хорошей и полезной наукой, но, наверное, с живыми людьми так нельзя. Пока мы писали отчеты, Егор остался один на один с ситуацией.

Я все сделала неправильно.

Марсель встает перед машинами, поднимает вверх руки и дает старт.

Сильвия и бэха срываются с места и несутся вперед,

на первом же повороте входят в занос. Я не выдерживаю напряжения и отворачиваюсь.

Визг шин. Запах жженной резины, черные клочки которой летят в стороны. Крики, свист, дым, запах соревнований.

Игорь Смолин молча наблюдает за ситуацией. Краем глаза я слежу за ним и вижу как будто удовлетворенную улыбку. Не понимаю, чему тут радоваться, поэтому, вдруг разозлившись, подхожу ближе.

— Вот и Элина, — произносит он почти весело. — Вечер добрый. Как там салон мустанга?

— Тесен. Вы что, улыбаетесь? Они друг друга ненавидят!

— Не из-за меня же.

Я громко вздыхаю.

— Ладно. Их давно пора было рассорить.

— Что вы имеете в виду? — Вскидываю подбородок.

Смолин-старший медлит некоторое время. Потом, наблюдая за агрессивным дрифтом, от которого голова кружится, произносит:

— Знаешь, какую гонку называют хорошей, а какую феноменальной?

— Я могу дать определения этих эпитетов применительно к науке.

— Попробуй.

Движки ревут, шины стираются. Я смахиваю ошметки резины с волос.

— Хорошая наука приносит пользу. Феноменальная — переворачивает мир.

Братья проезжают восьмерку, одновременно, между корпусами машин едва можно протиснуть ладонь. Сердце колотится на разрыв.

— Да. Феноменальную гонку запомнят навсегда, и имя гонщика будет вписано в историю.

— Но это же риски!

— Вся жизнь — риски и слепые зоны, Элина. И то, как ты с ними справляешься, делает твою сущность.

Я перевожу глаза на дорогу и сквозь слезы волнения наблюдаю за агрессивной ездой. БМВ Егора проходит максимально близко к ограждению, Сильвия — также. В следующий момент она цепляет стену. Глухой удар! Машину разворачивает и выносит.

— Ба-бах! — кричит Игорь Смолин.

Гонка закончена.

Мужики срываются с мест, перелезают через ограждения. Я просто каменею на месте. Платон выходит из машины и поднимает руку, показывая первым делом, что в порядке. Машет, ему в ответ хлопают, кричат. Я просто молчу. Переволновалась. Он же как ни в чем не бывало обходит Сильвию, оценивает повреждения. К нему подбегают знакомые и друзья. Решив, что не стоит толкаться, стою на своем месте, чуть поодаль.

Главное, что в порядке. Что не ранен. Шею не свернул, и ладушки.

Чтобы как-то успокоиться и не показаться всем нервной, я записываю подробное голосовое енотам. Когда поднимаю глаза, вижу перед собой Егора.

Подошел, смотрит в упор. Сердце обрывается. Я сбрасываю все, что наговорила, и опускаю мобильник. Ни вины перед Егором, ни любви к нему я не чувствую. Мне просто жаль, очень жаль, что так вышло. Что я запудрила ему мозги и рассорила с братом.

— Егор, это ужасно, что так получилось, — говорю искренне. — Я тебе клянусь, что не планировала такого.