Слепцы
Шрифт:
Внезапно в очередной капле, висящей на кончике гигантской каменной сосульки-сталактита, отражается луч света. Это длится всего лишь мгновение, потом крохотная призма падает вниз. Вот на место сестры-близняшки сползает новая капля, и она тоже ловит слабый лучик. Свет, чуждый этому миру так же, как тепло или жизнь, все же нашел лазейку. Он трепещет, он дрожит, точно сам осознает, насколько неуместен здесь, в царстве тьмы. Но не гаснет.
Из крохотной щелочки, пересекающей каменную глыбу, берет начало мерцающее сияние. Не ветер и не вода проделали отверстие в стене, проложив путь из одного мира в другой, а руки.
И лишь цепочка следов, отпечатавшихся на сырой глине, напоминает о том, что когда-то тут побывали люди.
Человек открывал глаза. Закрывал. Открывал опять.
Ничего не менялось. Беспросветный мрак царил как снаружи, так и внутри.
Человек не имел понятия о том, что такое тьма и свет, запад и восток, вода и пища. Он ничего не понимал и не осознавал. Он трясся и ежился от пробиравшего до костей мороза, но не мог назвать это «холодом».
Уши человека не улавливали никаких звуков, кроме стука собственного сердца, но он не знал, что это – «тишина». Слова словно вылетели из памяти человека. Понятия, которыми так легко пользоваться, познавая окружающий мир, исчезли, улетучились, оставив после себя лишь давящую, гнетущую пустоту. Слух, осязание, обоняние и прочие чувства оказались бессильны и бесполезны. Они могли многое сообщить своему владельцу о том, что окружало его, но человек не слышал сам себя. И ничего не предпринимал.
Мозг его напоминал растерявшегося командира, не способного больше руководить вверенными ему людьми. Могучие мускулы, точно верные солдаты, терпеливо ожидали указаний; глядели с надеждой на того, кто всегда направлял их и удерживал от ошибок.
Так шли минуты. Тело человека мерзло все сильнее. Смертельный холод сковывал его члены, медленно, но верно подбирался к сердцу. Еще немного – и жизнь этого существа, то ли умиравшего, то ли рождавшегося заново, оборвалась бы окончательно.
Вдруг руки и ноги человека зашевелились. Согнулись локти, потом колени. И вот уже, с трудом приподнявшись и встав на четвереньки, он пополз вперед. Сквозь темноту. Прочь от того места, где очнулся.
Помертвевший разум не управлял телом, но оно двигалось. Двигалось… Само.
Каждый рывок давался с огромным трудом, как будто кто-то заковал тело человека в рыцарские доспехи или обвешал тяжелыми грузами. Затекшие, окоченевшие мускулы едва слушались. Но и остановиться он не мог. Кто-то тащил человека за собой. Гнал, понукал, не давал остановиться и повторял снова и снова: «Вперед! Остановишься – умрешь».
Приказ этот не слышали уши, но зато ощущала каждая клеточка тела, борющегося с ледяным дыханием смерти.
Точно младший офицер, который, нарушая все правила и уставы, отстраняет запаниковавшего командира и спасает армию от гибели, инстинкт самосохранения спас человека; подхватил и снова поднял почти упавшее на землю знамя. Собрал, построил и поднял в атаку поникшее войско…
– Вперед! Вперед! – подгонял его суровый проводник.
Мечущийся во
Но все, что касалось лично его, скрывала завеса тьмы, рассеять которую не удавалось. Мысль его словно замирала на краю бездонной пропасти. В нерешительности топталась она на границе изведанной земли, то вроде бы собираясь с духом для рывка вперед, то снова отступая.
Слезы начали наворачиваться на глаза человека, но в последний момент он все же сумел взять себя в руки. Он высморкался, вытер грубой, жесткой перчаткой лицо.
– Хватит плакать. Будь мужиком! – обругал себя человек и тут же застыл с приоткрытым ртом.
Больше всего угнетал человека тот факт, что он не знал, как к себе обращаться. И вот показалось на миг, что имя вот-вот вспомнится. Напрасно. Память была уничтожена, часть мозга будто бы выжгли или вырезали. Надежда, что ускользнувшее имя удастся ухватить за хвост, быстро погасла. Но осталась уверенность: еще два, три шага – и настоящее имя вспомнится.
– Будь мужиком. Бу-м… Звучит, черт побери. Звучит! – радостно улыбаясь, он повторил еще несколько раз, меняя интонацию: – Бум! Бу-ум! Бум жить…
Попытка встать в полный рост не удалась.
Силы не успели восстановиться, да и ноги разгибались с огромным трудом. Зато, подняв руку, Бум нащупал нечто, что он условно назвал «потолком». Измерить расстояние от одной стены до другой тоже не составило труда. Заодно он выяснил, что стены ближе к верху смыкаются. А еще через пять минут Бум уже примерно понял, где очутился.
– Это же… Же… Железная дорога. Кажется, так называется, – прошептал Бум. – Что еще это м-может быть… Вот и рельсы. Но дорога к-куда? И отк-куда? И почему тут т-так темно? И х-холодно?
Вопросы снова кинулись на него со всех сторон, точно стая хищных чудовищ. Но терять время на поиск ответов Бум не стал. Помотав головой, чтобы прогнать назойливые вопросы, он двинулся дальше.
– Потом разберемся, сейчас не время. Вперед, вперед…
И очень скоро старания его были вознаграждены.
Бум почувствовал, что дышать стало намного легче. К тому же он ощущал движение воздуха. Не оставалось сомнений: где-то впереди один туннель соединяется с другим.
Страшно. Холодно. Темнота раздражает и пугает.
Она такая густая и плотная. Я словно пробираюсь через бесконечный ряд опущенных темных занавесов. И вот уже я в самом деле ощущаю на лице легкие, воздушные прикосновения.
Или это не ткани, а пальцы?
– Не трогайте, отстаньте, – начинаю отмахиваться я.
Да-да, так и есть. Я ползу сквозь рой крохотных крылатых человечков. С беззвучным смехом кружатся они вокруг, забираются в волосы, в ноздри, теребят уши.
– Пошли прочь! – Я со всей силы бью кулаком по шпале, и феи тотчас исчезают.
Это бред. Просто бред. Нет никаких фей. Но на душе становится лишь тревожнее.
Ни рассудок, ни органы чувств никак не могут приспособиться к темноте. Кажется, что достаточно просто открыть глаза – и все станет видно, и не придется двигаться на ощупь, время от времени протягивая руку, чтобы не разбить голову. И так я в самом начале пути успел обзавестись парой (ох!) болезненных шишек на макушке, теперь голову надо беречь.