Слепой часовщик. Как эволюция доказывает отсутствие замысла во Вселенной

Докинз Ричард

Хотя в основном систематики занимаются изучением животных и растений, классифицировать можно все что угодно: минералы, военные корабли, книги в библиотеке, звезды, языки. Упорядоченная классификация обычно считается вопросом удобства, практической необходимости, и отчасти это действительно так. Большая библиотека будет практически бесполезна, если не расположить в ней книги таким неслучайным образом, чтобы при желании всегда можно было отыскать нужные. Науку — или, если угодно, искусство — библиотечного дела можно рассматривать как пример прикладной систематики. Руководствуясь сходными соображениями, биологи тоже находят для себя удобным рассортировывать живые организмы по “полочкам” с общепринятыми наименованиями. Но сказать, что систематика животных и растений нужна только для этого, значит упустить почти все самое важное. Для биолога-эволюциониста классификация живых существ представляет собой нечто особенное, нечто отличное от всех прочих разновидностей систематики. Из наших представлений об эволюции следует то, что для

всех существующих организмов можно составить только одно правильное генеалогическое древо и на нем основывать свою классификацию. Помимо своей уникальности такая система будет обладать еще одним замечательным свойством, которое я назову “идеальной вложенностью”. Что это за свойство и почему оно столь важно — главная тема настоящей главы.

Возьмем в качестве примера небиологической таксономии библиотеку. Уникального, единственно верного способа систематизировать книги в библиотеке или в книжном магазине не существует. Какой-нибудь библиотекарь, возможно, разложит все собрание книг по следующим основным категориям: наука, история, литература, другие искусства, книги на иностранных языках и т. д. Каждый из этих главных библиотечных отделов тоже, в свою очередь, будет разделен. Например, крыло библиотеки, отведенное под научную литературу, займут такие отсеки, как биология, геология, физика, химия… А в биологическом отделении научного крыла книги будут, вероятно, рассортированы по отдельным стеллажам, посвященным физиологии, анатомии, биохимии, энтомологии и т. п. Наконец, на каждом из этих стеллажей книги можно расставить в алфавитном порядке. Другие главные отделы библиотеки — исторический, литературный, иноязычный и прочие — будут приведены в систему сходным образом. Такая библиотека будет иметь иерархическую структуру, которая позволит читателю прицельно отыскивать интересующую его книгу. Иерархическая классификация в данном случае удобна: благодаря ей пользователь библиотеки сможет быстро ориентироваться в книжном собрании. Слова в словарях расположены по алфавиту с той же целью — для удобства ориентирования.

Но не существует никакой единственной иерархии, в соответствии с которой мы были бы обязаны систематизировать библиотечные книги. Другой библиотекарь, возможно, предпочел бы другую, хотя и тоже иерархическую классификацию. К примеру, не стал бы объединять вместе все книги на иностранных языках, а разместил бы их по тематическим отделам: биологические книги на немецком — в биологическую секцию, исторические книги на немецком — в историческую, и так далее. Третий библиотекарь подошел бы к вопросу радикально, расставив все книги независимо от того, о чем они, в хронологическом порядке по году издания, а для тематического поиска использовал бы карточный каталог (или его компьютерный эквивалент).

Эти три способа организации библиотеки довольно сильно отличаются друг на друга, но любой из них, по всей вероятности, работал бы нормально и пришелся бы по нраву многим пользователям, даже если бы, к слову, и не удовлетворил того раздражительного пожилого завсегдатая одного из лондонских клубов, которого мне довелось как-то слышать по радио. Он на чем свет стоит ругал правление своего клуба за то, что оно наняло библиотекаря: клубная библиотека обходилась без какой-либо организации сотни лет, так зачем же понадобилось что-то менять теперь? Журналист осторожно поинтересовался, как же, по его мнению, следует систематизировать книги. “По размеру: большие слева, маленькие справа!” — ни на секунду не задумываясь, проревел недовольный. Книжные магазины, рассчитанные на широкую публику, сортируют свои книги в соответствии с массовым потребительским спросом. Вместо науки, истории, литературы, географии и т. п. их основные отделы посвящены садоводству, кулинарии, телепередачам, оккультизму, а однажды мне попался стеллаж с огромной, бросающейся в глаза надписью “РЕЛИГИЯ И НЛО”.

Итак, правильного ответа на вопрос, как классифицировать книги, не существует. У библиотекарей могут быть серьезные разногласия на этот счет, но критерии, по которым будет оцениваться та или иная система классификации, не будут связаны с ее “истинностью” и “правильностью”. Вместо этого дискуссия будет строиться вокруг таких критериев, как “удобство для посетителей”, “скорость нахождения книг” и т. п. В этом смысле систематику книг в библиотеке можно назвать произвольной. Это не значит, что разработка удобной системы классификации в данном случае неважное дело, вовсе нет. Но это значит, что даже если бы мы жили в идеальном мире и владели бы всей полнотой информации, то какой-то одной системы, которую можно было бы признать за единственно верную, тут не существовало бы. А вот систематика живых организмов, как мы увидим, отличается той строгостью, которой лишена систематика книг. По крайней мере если смотреть с эволюционных позиций.

Разумеется, можно придумать множество систем для классификации живых существ, но я собираюсь показать, что все они, кроме одной, будут так же произвольны, как и любая библиотечная система расстановки книг. Если классификация животных создается исключительно ради удобства, то музейный хранитель может распределять экспонаты по размеру и способу их хранения: большие в виде чучел, маленькие засушенные на булавках, законсервированные в склянках, микроскопические на стеклах и так далее. В зоопарках тоже принято группировать

животных по принципу удобства. В Лондонском зоопарке носороги живут в “Слоновьем доме” по той лишь причине, что для них нужны такие же массивные решетки, как и для слонов. Тот, кто занимается прикладными аспектами биологии, может делить животных на вредных (которые в свою очередь будут подразделяться на возбудителей заболеваний человека, сельскохозяйственных вредителей, кусачих и жалящих), полезных и нейтральных. Диетолог мог бы создать классификацию животных, основываясь на пищевой ценности их мяса для человека, причем и в этом случае разделение на категории и подкатегории оказалось бы сложным и замысловатым. Моя бабушка вышила однажды тряпичную книжку для детей, где животные распределялись по группам в зависимости от формы лап. Антропологи сообщают об изощреннейших системах классификации животных, используемых различными племенами по всему миру.

Но из всех систем классификации, какие можно выдумать, только одна является уникальной в том смысле, что, располагая полной информацией, к этой системе абсолютно правомерно применять такие понятия, как “правильно” и “неправильно”, “истинно” и “ложно”. Эта единственная в своем роде классификация строится на эволюционном родстве организмов. Во избежание путаницы я буду называть эту систему так, как биологи называют самую строгую из ее разновидностей: кладистическая таксономия.

В кладистической таксономии главным критерием распределения организмов по группам служит степень их родства или, другими словами, давность их происхождения от общего предка. Например, птицы отличаются от нептиц тем, что все они имеют такого общего предка, который не приходится предком никому, кроме птиц. Все млекопитающие тоже происходят от общего предка, более ничьим предком не являющегося. У птиц с млекопитающими был более далекий общий предок, который также дал начало и многим другим животным — например, змеям, ящерицам и гаттериям. Всех животных, произошедших от этого общего предка, называют амниотами. Таким образом, птицы и млекопитающие — амниоты. “Пресмыкающиеся”, с точки зрения кладистов, — ненастоящая таксономическая группа, потому что она определяется методом исключения: все амниоты, кроме птиц и млекопитающих. Иначе говоря, ближайший общий предок всех “рептилий” (змей, черепах и т. д.) является предком и некоторых других животных, а именно птиц и млекопитающих.

Внутри класса млекопитающих относительно недавно жили общие предки мышей и крыс, леопардов и львов, шимпанзе и людей. Близкородственными называют тех животных, чей общий предок жил недавно. Чем меньше степень родства, тем раньше жил общий предок. Совсем дальние родственники, такие как люди и слизни, имеют очень далекого общего предка. Организмы не могут быть совсем не родственными друг другу, поскольку практически наверняка жизнь в том виде, в каком мы ее знаем, зарождалась на земле всего однажды.

Подлинная кладистическая таксономия является строго иерархической — это означает, что она может быть представлена в виде ветвящегося дерева, ветви которого никогда не сходятся вновь. По моему мнению (не разделяемому некоторыми из тех таксономических школ, которые мы вскоре обсудим), ее строгая иерархичность связана не с тем, что иерархические классификации удобны, как они удобны в библиотеках, и не с тем, что все в мире имеет свою естественную иерархию, а только лишь с тем, что эволюционное происхождение осуществляется по иерархическому принципу. Стоит двум новым ветвям древа жизни разойтись на некоторое минимальное расстояние (превышающее хотя бы рамки одного вида), и они уже никогда и ни при каких обстоятельствах не сойдутся снова. (У этого правила могут быть редчайшие исключения — например, упоминавшееся в главе 7 возникновение эукариотической клетки.) Птицы и млекопитающие происходят от общего предка, но теперь это различные ветви эволюции, которые уже никогда не объединятся: гибрид между птицей и млекопитающим невозможен. Группа организмов, произошедшая от общего предка, не приходящегося предком никому из представителей других групп, называется клада, что по-гречески означает “ветвь”.

Эту идею строгой иерархии можно представить и по-другому — в понятиях “идеальной вложенности”. Мы можем взять большой лист бумаги, выписать на него названия любых групп животных и обвести кружком названия близкородственных групп. Например, крыса и мышь будут объединены в рамках одного маленького кружочка, обозначающего, что это близкие родственники, чей общий предок жил недавно. Другой такой маленький кружок объединит вместе морскую свинку и капибару. Эти два кружка — крыса/мышь и морская свинка / капибара — попадут, в свою очередь, в один более крупный общий кружок, имеющий свое собственное название “грызуны”, где им составят компанию бобры, дикобразы, белки и многие другие животные. Маленькие внутренние кружки как бы “вложены” в более крупные внешние. Где-то на другом участке того же листа бумаги в одном небольшом кружке будут объединены тигр и лев. Этот кружок вместе со многими другими будет включен в состав круга, называемого “кошки”. Кошки, собаки, хорьки, медведи и т. п. будут образовывать сложную систему вложенных друг в друга окружностей, но все они попадут в один большой круг под названием “хищные”. Два больших круга, грызунов и хищников, составят часть системы более крупных окружностей внутри очень большого круга, который называется “млекопитающие”.