Слепой часовщик. Как эволюция доказывает отсутствие замысла во Вселенной
Шрифт:
Несомненно, перед нами выведена своего рода карикатура на дарвиниста, чьи представления о случайности доведены до абсурда, если не до полнейшей бессмыслицы. Мне потребовалось время, чтобы понять эту карикатуру, настолько она чужда образу мыслей дарвиниста, который я себе хорошо представляю. Но теперь я, кажется, разобрался в ней как следует и собираюсь описать ее здесь, ибо она поможет нам уяснить то, что вызывает значительную часть так называемой критики дарвинизма.
Изменчивость и отбор вместе движут эволюцию. Дарвинисты считают изменчивость случайной в том смысле, что она не направлена в сторону улучшений, а имеющуюся тенденцию к усовершенствованию объясняют действием отбора. Можно представить себе непрерывный спектр эволюционных учений — с дарвинизмом на одном конце и мутационизмом на другом. Крайние мутационисты думают, что отбор никакой роли в эволюции не играет. Направление эволюции определяется направлением возникающих мутаций. Возьмем, к примеру, увеличение головного мозга, произошедшее за последние несколько миллионов лет эволюции человека. Дарвинист сказал бы, что благодаря той изменчивости, которую мутации поставляют естественному отбору, возникали как особи с мозгом мельче среднего, так и особи с мозгом крупнее среднего, а отбор благоприятствовал мозговитым. Мутационист сказал бы, что тенденция в пользу более крупных мозгов возникла уже на уровне мутационной изменчивости, что отбора после предоставленных
Признаки карикатурности появляются тогда, когда речь заходит о том, что же дарвинист подразумевает, говоря, будто в предоставляемой отбору мутационной изменчивости отсутствуют какие бы то ни было тенденции. Для меня как для настоящего, реально существующего дарвиниста это означает только лишь то, что у мутаций отсутствует систематическая склонность происходить в направлении усовершенствования приспособлений. Но для выдуманного, карикатурного дарвиниста это значит, что все изменения, какие только можно себе представить, “равновероятны”. Если оставить в стороне уже упоминавшуюся логическую невозможность существования подобных убеждений, то этот карикатурный дарвинист считает организм безгранично податливой глиной, с готовностью принимающей любую форму, какую только пожелает всемогущий отбор. Очень важно понимать, в чем различие между настоящим и карикатурным дарвинистами. Рассмотрим его на конкретном примере — на разнице между приспособлениями к полету у летучих мышей и у ангелов.
Ангелов всюду изображают с крыльями, растущими из спины, и с руками, свободными от перьев. При этом у летучих мышей, так же как у птиц и у птеродактилей, самостоятельные передние конечности отсутствуют. Передние лапы их предков были преобразованы в крылья и не могут использоваться (разве что чрезвычайно неуклюже) для какой-либо другой цели — например, для захватывания пищи. Теперь давайте послушаем беседу двух дарвинистов — реального и карикатурного.
РЕАЛЬНЫЙ. Хотел бы я знать, почему у летучих мышей не развились такие же крылья, как у ангелов. Ведь свободная пара передних конечностей могла бы им пригодиться. Грызуны то и дело используют свои передние лапы, чтобы брать пищу и подносить ее ко рту, а рукокрылые из-за отсутствия передних лап ужасно неповоротливы на твердой поверхности. Полагаю, дело может быть попросту в том, что не возникало необходимых мутаций. Мутантные предки летучих мышей с зачатками крыльев на спине никогда не появлялись, только и всего.
КАРИКАТУРНЫЙ. Чепуха! Главное — отбор! Если у летучих мышей нет таких крыльев, как у ангелов, это означает только одно: отбор не благоприятствовал крыльям как у ангелов. Мутантные летучие мыши с торчащими посреди спины зачатками крыльев наверняка появлялись, но были отсеяны естественным отбором.
РЕАЛЬНЫЙ. Что ж, я готов согласиться с тем, что отбор мог им не благоприятствовать, даже если бы они возникли. Например, они могли бы увеличивать общую массу тела животного, а избыточный вес — это слишком большая роскошь для любого летательного аппарата. Но вы ведь, разумеется, не считаете, будто все, чему в принципе мог бы благоприятствовать отбор, непременно преподносится ему на блюдечке в виде нужных мутаций?
КАРИКАТУРНЫЙ. Конечно же, считаю. Главное — отбор! Мутации случайны.
РЕАЛЬНЫЙ. Э-э-э… Да, мутации случайны, но только лишь в том смысле, что они не могут заглядывать в будущее и планировать то, что могло бы оказаться полезным для животного. Это не означает, будто возможно абсолютно все что угодно. Как по-вашему, почему ни одно животное не извергает огонь из ноздрей подобно дракону? Разве это не пригодилось бы для поимки добычи и для ее приготовления?
КАРИКАТУРНЫЙ. Все очень просто. Главное — отбор. Животные не дышат огнем, поскольку им это невыгодно. Огнедышащие мутанты элиминировались естественным отбором. Возможно, из-за чрезмерной энергоемкости процесса.
РЕАЛЬНЫЙ. Не думаю, что огнедышащие мутанты когда-либо существовали. А если бы таковые и возникли, то, вероятно, они были бы подвержены смертельной опасности сжечь самих себя.
КАРИКАТУРНЫЙ. Глупости! Если бы трудность была только в этом, отбор поддержал бы эволюцию ноздрей с асбестовым покрытием.
РЕАЛЬНЫЙ. Я не верю, что когда-либо возникала мутация, производящая ноздри с асбестовым покрытием. Думаю, что мутантные животные могут секретировать асбест не более, чем мутантные коровы — прыгать через луну.
КАРИКАТУРНЫЙ. Любой мутант, прыгающий через луну, был бы незамедлительно элиминирован естественным отбором. Там, к вашему сведению, кислорода нет.
РЕАЛЬНЫЙ. Удивляюсь, как это вы до сих пор не предположили существования мутантных коров в генетически обусловленных скафандрах и кислородных масках.
КАРИКАТУРНЫЙ. Справедливо! Полагаю, объяснение тут состоит в том, что коровам попросту невыгодно прыгать через луну. Не стоит забывать об энергетических затратах, необходимых для достижения второй космической скорости.
РЕАЛЬНЫЙ. Какая нелепость!
КАРИКАТУРНЫЙ. Вы, очевидно, ненастоящий дарвинист. Кто же вы — тайный мутационист?
РЕАЛЬНЫЙ. Если вы так думаете, вам надо познакомиться с подлинным мутационистом.
МУТАЦИОНИСТ. У вас тут дарвинистский междусобойчик или можно присоединиться? Вы оба заблуждаетесь, придавая слишком большое значение отбору. Все, на что способен отбор, — это устранять серьезные уродства и отклонения. Он не способен к подлинному созиданию. Вернемся к вашему примеру с эволюцией крыльев у летучих мышей. В действительности дело было так. В некоторой популяции наземных животных стали происходить мутации, удлиняющие пальцы и формирующие между ними кожные перепонки. Из поколения в поколение эти мутации становились все более часто встречающимися, пока наконец вся популяция не обзавелась крыльями. Отбор к этому никакого отношения не имеет. Возникновение крыльев у летучих мышей неизбежно вытекало из конституции их предков.
РЕАЛЬНЫЙ и КАРИКАТУРНЫЙ дарвинисты (дружно). Какой ужасающий мистицизм! Возвращайся обратно в свой девятнадцатый век!
Надеюсь, с моей стороны не будет излишней самоуверенностью предположить, что читатель не разделяет точек зрения ни Мутациониста, ни Карикатурного Дарвиниста. Я исхожу из того, что читатель, так же как и я сам, согласен с Реальным Дарвинистом. Таких карикатурных дарвинистов в действительности
Однако всякий реально существующий дарвинист согласится с тем, что, хотя любой ген на любой из хромосом может мутировать в любой момент, последствия мутаций для организма жестко лимитированы эмбриологическими процессами. Даже если бы я когда-нибудь в этом сомневался (чего не было), мои сомнения были бы быстро развеяны компьютерной моделью с биоморфами. Невозможно просто так постулировать “мутацию вырастания крыльев посреди спины”. Эволюция крыльев, так же как и всего прочего, возможна только в том случае, если процессы развития организма позволяют ей осуществиться. Ничто не может взять и “вырасти” на ровном месте. Все возникает в ходе эмбрионального развития. Лишь немногое из того, что теоретически могло бы возникнуть, позволено существующими реалиями эмбриологии. Передние лапы развиваются таким образом, что мутации могут увеличивать длину пальцев и формировать кожные перепонки между ними. Но в эмбриональном развитии спины вполне может не быть ничего, что позволяло бы отрастить крылья как у ангела. Гены могут мутировать хоть до потери пульса, но ни у какого млекопитающего все равно не появится ангельских крыльев, если эмбриология млекопитающих не допускает возможности подобных изменений.
Ну а покуда нам не известны все подробности того, как развиваются зародыши, имеется и простор для разногласий насчет возможности тех или иных воображаемых мутаций. Могло бы оказаться, например, что эмбриология млекопитающих никоим образом не препятствует появлению крыльев как у ангелов и что в данном случае карикатурный дарвинист был прав, предполагая, что зачатки ангельских крыльев появлялись, но не нашли поддержки со стороны отбора. А может быть, узнав о развитии больше, мы обнаружим, что крылья как у ангелов всегда были из разряда неосуществимого, и потому у естественного отбора просто не было шанса благоприятствовать им. Для полноты картины следует сказать, что есть и третья возможность — что эмбриология никогда не допускала возникновения ангельских крыльев, а отбор никогда не благоприятствовал бы им, даже если бы они возникли. Но в одном можно быть уверенными твердо: игнорировать ограничения, накладываемые эмбриологией на эволюцию, мы не вправе. Все серьезные дарвинисты единодушны в этом мнении, хотя иногда их и изображают несогласными с ним. Выходит, что люди, кричащие об “эмбриологических ограничениях” как о доводе против дарвинизма, путают дарвинизм с вышеприведенной карикатурой на него.
Начали мы с разговора о том, что же именно принято иметь в виду, называя мутации “случайными”. Я перечислил три возможных значения этого слова, для которых мутации неслучайны: мутации вызываются рентгеновским излучением и т. п., частота мутаций у каждого гена своя, мутации и обратные им мутации происходят с различной вероятностью. Теперь мы можем добавить, что мутации неслучайны и еще в одном, четвертом смысле: они способны вносить изменения только в уже существующие процессы эмбрионального развития. Они не могут создать из воздуха любое мыслимое преобразование, которому естественный отбор благоприятствовал бы. Изменчивость, попадающая на сито отбора, должна пройти через прокрустово ложе той эмбриологии, какая имеется на данный момент.
Существует и пятое значение слова “случайный”, в котором мутации могли бы быть неслучайными. Мы можем представить себе (и не более того) такие мутации, которые систематически направлены в сторону улучшения приспособленности организма к жизни. Но, хотя представить-то это мы можем, никто еще не сумел даже примерно предположить, каким способом подобная тенденция могла бы осуществляться. Настоящие, реально существующие дарвинисты считают мутации случайными только в этом пятом, “мутационистском” отношении. Мутации не бывают систематически направленными в сторону усовершенствования адаптаций, и никакие механизмы, которые могли бы сделать мутации неслучайными в этом пятом смысле слова, нам, мягко говоря, не известны. С точки зрения приспособительной выгоды мутации случайны, хотя во всех остальных отношениях они случайными и не являются. В неслучайных и полезных направлениях эволюцию ведет отбор и только отбор. Мутационизм не просто оказался на поверку ошибочен. Он никогда и не мог быть правдой. Он в принципе не способен объяснять эволюцию усовершенствований. Мутационизм, как и ламаркизм, — это не опровергнутый соперник дарвинизма. Он ему просто не соперник.
То же самое касается и еще одного мнимого соперника дарвинизма — теории под странным названием “молекулярный драйв”, которую отстаивает кембриджский генетик Гэбриел Довер. (Все на свете состоит из молекул, так что не очень ясно, почему гипотетический процесс, придуманный Довером, более заслуживает называться “молекулярным”, нежели любой другой эволюционный механизм; это напоминает мне одного моего знакомого, который жаловался на “гастрит желудка” и гордился своим “интеллектуальным умом”). Как мы уже видели, Мотоо Кимура и другие сторонники теории нейтрализма не выдвигают необоснованных претензий. Они не строят иллюзий, будто случайный генный дрейф может соперничать с естественным отбором в качестве альтернативного объяснения приспособительной эволюции. Они отдают себе отчет в том, что только естественный отбор может направлять эволюцию в сторону адаптаций. Они утверждают всего-навсего, что многие эволюционные изменения (как они видятся молекулярным генетикам) — не адаптации. Довер для своей теории такими скромными заявлениями не ограничивается. Он полагает, что может объяснить всю эволюцию, не прибегая к естественному отбору, хотя и великодушно признает, что в теории естественного отбора тоже может быть доля истины.
На протяжении всей нашей книги мы чуть что первым делом обращались к примеру с глазом, хотя глаз — это, конечно же, не более чем типичный представитель множества тех разнообразных органов, которые слишком сложно устроены и хорошо отлажены, чтобы возникнуть случайно. Из раза в раз я приводил доводы в пользу того, что только естественный отбор может дать правдоподобное и даже убедительное объяснение человеческому глазу и прочим органам чрезвычайного совершенства и сложности. На наше счастье, Довер решил открыто бросить вызов и объяснить эволюцию глаза по-своему. Допустим, сказал он, что для возникновения глаза из ничего требуется 1 тыс. эволюционных шагов. Иными словами, чтобы участок гладкой кожи превратить в глаз, необходимо произвести 1 тыс. генетических изменений. Я считаю, что для удобства дискуссии это допущение можно считать приемлемым. На языке Страны биоморф оно означает, что безглазое животное и животное с глазами находятся в 1 тыс. генетических шагов друг от друга.