Слепой цирюльник (= Охота на цирюльника)
Шрифт:
– Первым делом вам срочно нужно показаться врачу! – горячо возразила Пегги Гленн. – Я не допущу, чтобы вам отшибло память или что-то в этом роде…
– Детка, послушайте, – Уоррен сдерживался из последних сил, – кажется, вы до сих пор ничего не поняли. Это настоящая бомба. Это похоже… на один из шпионских романов, которые сочиняет Хэнк, только поновее; да-да, по здравом размышлении я понимаю… Так вот, слушайте. Видите эту пленку? Он передал пленку Моргану, который поднес ее к иллюминатору, чтобы лучше разглядеть. На всех кадрах присутствовал представительный седовласый джентльмен в вечернем костюме. Он стоял раскрыв рот, очевидно, произносил речь; потом поднял кулак – речь, видимо, была зажигательная. В облике почтенной особы смутно чувствовался какой-то непорядок: галстук съехал на сторону и болтался под самым ухом, а над головой и плечами мелькали какие-то кружочки. Сначала Морган решил, что тогда шел снег. Однако на самом деле это оказалось конфетти. Лицо героя фильма было смутно
– Да, вы правы, – сухо подтвердил Уоррен. – Это мой дядя. А теперь я расскажу вам все… Только не смейтесь, дело абсолютно серьезное.
Надо сказать, что мой дядя Уорпас – славный малый. Запомните это хорошенько. Он оказался в неловком положении, потому что повел себя как всякий обычный человек; такое с каждым может случиться, хотя считается, что политики на такое не способны. Всем политикам время от времени необходимо выпускать пар. Иначе они просто сойдут с ума – возьмут, например, и откусят ухо послу на торжественном приеме. А если еще принять во внимание, какая неразбериха царит во всей стране, когда все идет не так, как надо, да еще всякие дураки пытаются заблокировать мало-мальски разумные начинания, ставят палки в колеса… В общем, бывают времена, когда они не выдерживают. Особенно когда находятся в обществе равных да вдобавок выпьют на вечеринке коктейль-другой.
Вы знаете, что мое хобби – снимать любительские фильмы, да еще, господи спаси, звуковые. И вот примерно за неделю до отплытия я приехал в Вашингтон, чтобы нанести дядюшке Уорпасу прощальный визит. – Уоррен подпер подбородок руками и с горечью посмотрел на друзей, рассаживающихся кто куда. – Взять за границу мой киноаппарат я не мог – слишком сложно. Дядя Уорпас предложил оставить аппарат у него. Подобные вещи его занимают; он решил, что, возможно, возня с киноаппаратом его развлечет, если я покажу ему, как все работает… – Уоррен тяжело вздохнул. – В первый же вечер дядя устроил очень большой прием, на который пригласил в высшей степени достойных людей. Но он и еще несколько членов его кабинета и закадычных друзей из числа сенаторов, когда начались танцы, незаметно ускользнули наверх. Поднялись в библиотеку, играли там в покер и пили виски. Когда появился я, все решили, что будет чудесно, если я подготовлю технику и сниму звуковой фильм. Мне понадобилось некоторое время, чтобы подготовить аппаратуру. Пришлось привлечь в помощь дворецкого. Пока мы возились с камерой, гости продолжали выпивать в приятной компании. Некоторые из дядиных приятелей – такие высокие, мощные, грубоватые парни родом со Среднего Запада; они не дураки выпить; и даже дядя Уорпас, как говорится, позволил себе лишнего. – Уоррен посмотрел в потолок; при воспоминании о приятном вечере в глазах его заплясали веселые огоньки. – Началось все чинно и благородно. Дворецкий работал оператором, а я записывал звук. Вначале достопочтенный Уильям Т. Пинкис процитировал Геттисбергскую речь Линкольна. Тут все было в порядке. Затем достопочтенный секретарь Сельскохозяйственной комиссии представил гостям сцену убийства из «Макбета» – играл он мощно, в качестве кинжала используя бутылку джина. Вот так, постепенно, они и расслаблялись. Сенатор Боракс пропел «Энни Лори», а затем четверо гостей образовали квартет и исполнили «Где сегодня мой странник-дружок?» и «Надень свой старый серый капор»…
Пегги Гленн с ногами забралась на койку, прислонилась спиной к стене и смотрела на Уоррена с ужасом. Ее розовые губки приоткрылись, брови поднялись.
– Ну и что тут такого? – недоуменно спросила она. – Подумаешь, большое дело! В нашей палате общин еще не такое бывает…
Уоррен пылко поднял руку:
– Детка, Небо свидетель, это только начало…
Морган расхохотался; Уоррен обиделся.
– Говорю вам, Хэнк, дело серьезное!
– Вижу, – согласился Морган, становясь задумчивым. – Кажется, я начинаю понимать, что было дальше. Продолжайте.
– А мое мнение, шшто они поступили ферно, – высказался капитан Валвик, энергично кивая в знак одобрения. – Мне всегда самому хотелось попропофать шшто-то такое. Хотите, покашу, как тфа пароход столкнулись в туман? У меня хорошо получалось. Я фам покашу! Ха-ха-ха!
Уоррен загрустил.
– Ну вот, говорю вам, дальше – больше. Первый звоночек прозвенел, когда один парень из кабинета министров, который давно уже хихикал в кулак, поведал нам возвышенную историю о коммивояжере и фермерской дочке. А потом наступила кульминация вечера. Мой дядя Уорпас все это время сидел в одиночестве и боролся с собой – я словно слышал, как тикали его мозги: тик-так… тик-так… – но тут он не вытерпел. Он заявил, что намерен произнести речь. И он ее произнес. Встал перед микрофоном, прочистил горло, расправил плечи – и полился поток красноречия.
Некоторым образом, – продолжал Уоррен не без восхищения, – это была самая замечательная речь, которую мне когда-либо доводилось слышать. Дело в том, что у дядюшки Уорпаса хорошо развито чувство юмора, но при его положении ему все время приходилось себя одергивать. Я случайно знал, что он бесподобно произносит пародии на политические речи… А тут он превзошел сам себя! Дядюшка живописно и свободно изложил свое мнение о том, как управляют страной, и сказал все, что думает о правительственных чиновниках. Потом, обращаясь к главам Германии, Италии и Франции, изложил свои взгляды на их родословную – не забыв ни матушек, ни дядюшек; объяснил всем присутствующим, как развлекаются главы этих государств в свободное время, и указал, куда им следует послать военно-морской флот с наибольшим возможным эффектом… – Уоррен промокнул лоб платком. – Видите ли, дядюшке удалось создать изумительную пародию на речь типичного «поджигателя войны», любящего бряцать оружием, со множеством затейливых ссылок на Вашингтона, Джефферсона и веру отцов… В общем, все высокопоставленные пьянчужки встретили дядину речь радостными криками и аплодисментами. Сенатор Боракс раздобыл маленький американский флажок и всякий раз, когда дядя Уорпас выражался особенно красноречиво, размахивая им, засовывал голову чуть ли не в камеру и голосил: «Ура!»… Словом, это был просто ужас. Что касается ораторского искусства, тут речь была непревзойденной, я никогда не слышал ничего красноречивее. И я знаю, что две или три газеты в Нью-Йорке охотно дали бы миллион долларов за мой коротенький любительский фильм.
Пегги Гленн, давясь от смеха, тем не менее, недоверчиво смотрела светло-карими глазами на рассказчика. Казалось, она раздосадована.
– Но послушайте. – снова возразила Пегги, – какая чепуха! Знаете ли, это не совсем… честно…
– Вы мне будете рассказывать, – мрачно отозвался Уоррен.
– …ведь ваш дядюшка и его друзья – очень милые, благородные люди. Это омерзительно! Просто фарс какой-то! Нет, это полная нелепость, безрассудство! Я вам не верю.
– Детка, – мягко пояснил Уоррен, – а все потому, что вы – англичанка. Вам не понять американского характера. Никакой нелепости здесь нет. Подобные скандалы время от времени случаются, только обычно их замалчивают. Но на сей раз скандал примет настолько огромные, головокружительные размеры, что… Да ладно! Не будем говорить о том, какой взрыв произведет он в Америке. Скандал положит конец карьере дяди Уорпаса, а вместе с ним и многим другим. Но вы подумайте, какой эффект произведут некоторые из его высказываний на, скажем так, определенных государственных деятелей Италии и Германии? Они-то не найдут в речи дядюшки абсолютно ничего смешного. Спорим, они запрыгают, начнут рвать на голове волосы и потребуют немедленного объявления войны… разве что их будут крепко держать… Ф-фу… бомба. Нет, что я говорю? По сравнению с этим бомба – просто фейерверк!
В каюте сгущались сумерки. За иллюминатором клубились тучи; корабль ходил ходуном от мерного стука гребных винтов и килевой качки. «Королева Виктория» то с шумом и плеском вздымалась на гребне очередной волны, то с грохотом падала вниз. Стекла и графин с водой дребезжали на полочке над раковиной. Морган протянул руку и включил свет.
– Так, значит, кто-то украл у вас этот фильм? – уточнил он.
– Да… половину… Позвольте, я доскажу, что было дальше. Наутро после того маленького карнавала дядя Уорпас проснулся и осознал, что натворил. Он ворвался ко мне в комнату – оказалось, что остальные правонарушители бомбардируют его звонками с семи утра. К счастью, мне удалось его успокоить – так мне, во всяком случае, показалось. Из-за всевозможных трудностей и технических неполадок я снял коротенький фильм – двухчастевку. Пленка была смотана в бобины; каждая бобина упакована в контейнер, вот в такой… – Уоррен нагнулся и извлек из-под койки большую продолговатую коробку в стальной оплетке с ручкой наверху, похожую на чемоданчик. Откинул защелку.
В коробке находилось несколько плоских круглых жестянок примерно десяти дюймов в диаметре каждая, окрашенных в черный цвет. На их крышках были мелом нацарапаны какие-то таинственные пометки. У одной из жестянок крышки не было. Внутри ее лежал спутанный, перекрученный рулон кинопленки. Похоже, от него отрезали большой кусок.
Уоррен похлопал рукой по жестянке и пояснил:
– Некоторые лучшие мои произведения я взял с собой. У меня есть маленький проектор. Я полагал, что мои фильмы развлекут публику в Старом Свете…
В ночь красноречия дяди Уорпаса я и сам был слегка навеселе. Упаковку багажа я предоставил дворецкому, объяснив, как надписывать бобины. Теперь-то я понимаю, что произошло, – скорее всего, он просто перепутал надписи. Я тщательно уничтожил две бобины пленки, которые считал крамольными. Но, как идиот, – Уоррен достал сигареты и засунул одну в угол рта, – просмотрел лишь одну часть, да и то невнимательно. Поэтому я уничтожил Геттисбергскую речь, убийство Макбета и песню «Энни Лори». Но остальное… Теперь-то мне все понятно. Вместо крамольной речи я сжег отличный фильм, который снял в Бронкском зоопарке.