Слепой секундант
Шрифт:
— Сомневаюсь. У меня больших добродетелей и талантов нет, — сказал Андрей. — Все мои умения — светские, для гостиных пригодные. Да еще стрелять, фехтовать, обучать военному строю солдат… Как видите, я человек обыкновенный. Но у меня есть одно свойство, похвальное ли — не знаю. Я упрям. Коли что решил — сделаю. Коли к кому привязался — может, и сам пойму, что человек того не стоит, а из упрямства буду за него держаться, пока самому не надоест.
— Я так и думал, — ответила незнакомка.
— Почему?
— Ваше лицо… От него исходит холодный свет…
— Как это?
— У вас очень светлые волосы.
— Благодарю. Не ожидал. — Андрей провел ладонью по лицу — ничего металлического не обнаружил. Ему стало забавно и грустно… — А что еще во мне ангельского? — спросил он.
Незнакомка задумалась.
— Мне кажется, вы даже ради спасения своей жизни не сможете взять в руку шпагу, если эфес выпачкан в грязи… Я вижу в вас какую-то чрезмерную чистоту. Оставьте ее ангелам, право! Иногда приходится и грязь терпеть — если нет другого способа помочь своим любимым.
Неизвестно, куда бы завел Андрея сей метафизический диалог, но в комнате появился Тимошка.
— На конюшню человек пришел, сказался — от господина Решетникова! — доложил он. — И господина Вяльцева просил сыскать в номерах, они оба в ночь уезжают… — тут он замолчал и уставился на спутницу незнакомки.
Та, встав, торопливо натянула на лицо свою бархатную маску и вновь закутала газовым шарфом подбородок.
— Слава богу! — воскликнула незнакомка. — Бежим скорее! Соломин, я буду помнить про вас, я вас сыщу! И книги пришлю!
Обняв за плечи спутницу, незнакомка быстро подвела ее к двери и, оттолкнув внезапно онемевшего Тимошку, вместе с ней выскочила в коридор.
— Тимоша, опиши мне ее, — вдруг попросил Андрей, имея в виду «Дементьева».
— Барин! — вдруг завопил Тимошка. — Она! Ей-богу, она!
— Кто она-то, чудак?
— Госпожа Беклешова! А я гляжу — она или не она? Волосы-то закрыты, лоб закрыт… и в угол забилась… А как к двери пошла, так я и понял — точно, она!
— Маша?! Так что ж ты стоишь, беги, останови ее! Верни сюда!
Тимошка выскочил и понесся по всему постоялому двору. Вернулся он нескоро.
— Ну? — спросил Андрей. — Где она?
— Барин добрый…
— Упустил?
— Упустишь, когда кулаком в глаз… — жалобно сказал Тимошка. — Я к ней, а он меня… Потом убежали…
— А кулаком-то — кто?
— Да верзила… Тот детина, что с ними в обители был…
Еремей, явившись, подтвердил: левый Тимошкин глаз обратился в черное пятно.
— Пятьсот рублев выручил, — сообщил дядька. — Как раз на тот домишко хватит — за него со службами просят сто двадцать. Тут и впрямь опасно оставаться. Не нравится мне, что госпожу Беклешову сюда привели и за нее нашему дурню в глаз брязнули.
— И мне тоже не нравится, — согласился Андрей. — Ну, веди сюда Моисеева. Хорошо бы так исхитриться, чтобы сейчас вместе с ним уехать туда, к огороднику.
Дом огородника стоял на отшибе — крепкое строение, которое при желании можно было сделать сносным жилищем. Огород, кормилец семейства, лежал под снегом. Рассказывая про свое житье-бытье, огородник сказал, что нанимает в деревне баб и девок, так что, ежели потребуются женские
Все дела, связанные с подписанием бумаг, решили совершить потом, главное — каждая из сторон быстро и без лишних приключений получила желаемое. Пока ограничились распиской огородника в получении ста двадцати рублей.
Первую ночь ночевали с семьей огородника. Следующий день был суматошный — огородник с семьей собирался в дорогу. Андрея, чтобы не обременять его шумом и перебранками, одели потеплее и вывели во двор. Там сынишка огородника познакомил его с дворовым кобелем, который по договору оставался служить новым хозяевам. Кобеля звали Полканом, был он черен и кудлат. Еремей предложил перекрестить его в Шайтана, питомец охотно согласился. Остались в доме также кошка-мышеловка и, естественно, мыши.
К вечеру все уладилось — наняли деревенскую бабу, чтобы приходила стряпать и убираться, с ней же уговорились насчет яиц, молока и творога. Другая баба обещалась приносить свежеиспеченный хлеб. Огородник оставил небольшой запас круп и сала, дров в поленнице должно было хватить до весны.
Оставшись единовластным хозяином домишка, Андрей наутро велел дядьке сделать полную ревизию содержимому сундуков. Соломина интересовали пистолеты. Их оказалось семнадцать штук.
— Хоть на шведскую войну роту вооружай, — пошутил Еремей.
Война со шведами началась еще летом, и, к счастью, сперва главные баталии происходили на воде. Русский флот одержал победу при Гогланде, потом запер шведский флот в Свеаборге. Но сражения на суше еще только предстояли.
С самого начала войны желание послужить Отечеству было так велико, что люди самого разного звания записывались в армию волонтерами. Однако ожидаемое наступление шведской пятидесятитысячной армии на Санкт-Петербург не состоялось. Двадцатитысячная армия под командованием генерал-аншефа Мусина-Пушкина ждала неприятеля у Выборга, но шведы, перейдя границу, всего лишь осадили крепостцу Нейшлот, да и ту взять не смогли, только разграбили окрестные деревни. Осада Нейшлота прославилась острым словом коменданта, однорукого майора Кузьмина, под чьим началом было всего-то двести тридцать человек. На предложение открыть ворота он отвечал: «Не могу, у меня всего одна рука, да и в той держу шпагу».
Потом шведы дошли до другой крепости, Фридрихсгама. Там положение стало еще забавнее — крепость была древняя, один земляной вал, да и тот кое-где обвалился, а на том валу — пушки, захваченные в прошлую войну. Постояв под прицелом этих пушек два дня, шведы отступили — начался бунт входящих в шведскую армию финских полков. Финны решительно не понимали, на что королю Густаву III сдалась эта война, в которую он ввязался без согласия риксдага.
Такое выдалось в 1788 году военное лето. Осенью положение переменилось — в войну со Швецией вступила Дания, у которой был с Россией заключен оборонительный союз. По условиям договора, Дания должна была в случае нападения Швеции на Россию предоставить суда и сухопутные силы. Но лучше бы датский король Кристиан отговорился чем угодно, потому что его запоздалое вмешательство ни к чему хорошему не привело. Датчане заняли несколько шведских городов, обложили их контрибуцией, осадили Гетеборг.