Слепой секундант
Шрифт:
Дядька очень удивился, услышав просьбу: определить на глазок, сколько Фофане лет.
— Да что я, в зубы ему смотреть буду, как мерину?!
— Ну и посмотришь! — прикрикнул на него Андрей. — Ну? Фофаня, отворяй рот!
— Восемьдесят, — заглянув, четко доложил Еремей.
— Да ты что? — завопил Фофаня. — Какое восемьдесят? Ты, старый черт, чего на меня поклеп возводишь?
— Зубов у тебя почитай что нет. Добрые люди позаботились? — ехидно спросил Еремей.
— Сейчас и ты последних лишишься!
— Будет вам! — властно сказал Андрей. — Не вышло из тебя купидона. Так вот — ступай к своим товарищам и объяви, что у тебя есть письма на продажу.
— Спросят, отколе письма взялись, а я? — задал разумный вопрос Фофаня.
— Скажешь — унес-де шкатулку или укладку, а там двойное дно, и письма лежали… Спросят, как догадался, что письма графинины? Так, шкатулку ты унес у отставного офицера, о котором шла молва, что в молодые годы был графининым любовником, и сам он этим похвалялся. А поскольку никто уже не вспомнит, с кем она путалась четверть века назад, смело называй его Ивановым или Петровым… Повтори, что я сказал.
— Письма, — ответил Фофаня, — которые графиня Венецкая отцу своего дитяти пишет. Спрашивает, к доброй ли кормилице определили да каково растет. И каким именем окрестили. И еще — сколько денег на содержание посылает.
— Царь небесный… — прошептал Еремей. Он подозревал в воре сочинительские дарования, но не столь стремительные.
— Ого! Да у тебя талант! — обрадовался Андрей. — Ты комедии писать не пробовал?
— Так я их и видел-то всего-то раза два, да в галерее ничего разобрать не мог. Внизу публика так шумела — я через три слова четвертое слышал.
— Справишься с поручением — куплю тебе билет в партер, — пообещал Андрей. — Принарядим тебя, букли загнем — и пойдешь, как приличный кавалер.
— Кавалер-то кавалер — а на что я похож?! — трагически вопросил Фофаня. — Хуже нищего на паперти!
— Дай ему, дяденька, два рубля на все про все, — велел Андрей. — Пропьет — ему же хуже. Купи, Фофаня, валяные сапоги, шапчонку, тулупчик старый. Тимоша довезет тебя до Сенного рынка, а там, я знаю, как раз ношеное краденое недорого купить можно. Трех дней тебе на все хватит?
— Может, и хватит.
— Ну так собирайся в дорогу. Кроме розыска покупателя, загляни в Измайловский полк — поищи Афанасия, денщика покойного господина Акиньшина. Коли найдешь — условься с ним, чтобы сюда с тобой приехал. Да знай — преподобный Феофан тебя с небес повсюду углядит.
Сарай без крыши поставили по указаниям Андрея в таком месте, что никто бы не подобрался незаметно. Пока с ним возились — стемнело и вернулся с Сенного рынка и Тимошка. Он привез провиант. Про Фофаню рассказал, что тот у рынка выскочил из возка и сгинул.
— Ох, обманет, — проворчал Еремей.
— Сие было бы некстати, — отвечал занятый пистолетами питомец.
Внутри сарая по стенам Тимошка натянул веревки, наподобие сети, и подвесил всякую дребедень — пустые бутылки, железки, старые пуговицы. Человек посторонний, увидев убранство сарая, решил бы, что пора запирать хозяина в бешеный дом. Посередке поставили стол — доски на козлах, на стол положили заряженные пистолеты. Некоторое время потратили на то, чтобы заставить веревочную механику работать безупречно.
Наконец Андрей взялся за дело. Он стоял у стола с пистолетами, а под столом сидел Тимошка, заведующий веревочными концами. Тимошка дергал их поочередно, и то на одной, то на другой стене, то вверху, то внизу звякало либо стукало. Андрей, схватив пистолет, резко поворачивался и палил на звук.
Сперва успехи были весьма скромные — если не считать достижением, что за три часа Андрей сделал девяносто выстрелов и перемазался в пороховой копоти хуже арапа. Еремей, придя убедиться, что питомец не оглох, с некоторым злорадством доложил, что этак весь свинец пропадет за три-четыре дня. Мол, если отлить пули из десяти фунтов свинца, расстрелять их, потом собрать и расплавить заново, то непонятным образом свинца окажется примерно девять фунтов.
— Что же делать? — спросил Андрей. — Пуль-то мне много надобно…
— Блажь это, — проворчал дядька.
— Не блажь. Добьюсь того, что стану попадать с десяти шагов в игральную карту.
— На все воля Божья, — не желая ссориться, сказал Еремей. С одной стороны, он радовался, что питомец не сидит окаменевший, а разговаривает и хоть каким-то делом занимается, а с другой — предвидел немалые хлопоты и опасности.
Он ушел из сарая, провожаемый громом новых выстрелов. Сидя у печки и возясь с пулями, дядька вспомнил диковинное предание — правда или нет, не ведал и сам рассказчик. Вроде бы при царе Петре солдаты, не имея достаточно боеприпаса, наловчились делать глиняные нули и обжигать их в кострах. В конце концов, пули нужны были Андрею не для смертоубийства, а обжечь их можно и в печке.
Еремей уговорился с мальчишками, дал двадцать копеек, и на следующий день те привезли на санках гору мерзлой глины. По их рожицам было понятно: взрослые объяснили им, что барин, купивший дом огородника, спятил. Сколько-то времени ушло на пробы, на изготовление форм, и через два дня, когда свинец действительно оказался на исходе, поскольку не все пули удавалось отыскать, Еремей предложил питомцу первую горсть обожженных глиняных пуль.
— Пропадут, так не жалко, — сказал он. — Да и вряд ли прошибут доску.
— Другой бы беды не случилось. Свинец — мягкий, пистолетному дулу не вредит, а эти ствол изнутри царапать будут. Хотя — ну их к черту, эти турецкие пистолеты. Мы потом аглицкие купим, а их продадим. Таких красавцев всякий дурак возьмет, они же чуть не алмазами усыпаны…
— И то верно, — согласился Еремей. — Эти для учебы пригодятся. А потом вертопрахам — на стенку вешать.
В Англии недавно стали изготавливать пистолеты, предназначенные для поединков, потому что чудаки-англичане ввели в моду огнестрельную дуэль. Это оружие имело, кроме прочих, три внешние приметы: во-первых, оно почти не украшалось, а во-вторых, его окрашивали в синий цвет. Считалось, что синий не дает отблесков, а как было на самом деле — русские знатоки еще не разобрались. В-третьих — оружейники рассчитали такой угол меж стволом и рукоятью, при котором пистолет был как бы естественным продолжением руки. Так что оружие имело непривычные взору очертания, а стволы были достаточно длинны, иные до семи вершков, и легки. Английский пистолет стоил не меньше инкрустированного турецкого, потому что изготавливался с ювелирной точностью — с идеально отшлифованным изнутри стволом, с безупречно пригнанными деталями. И — красивая шалость чудаков-англичан! — полка и запальный канат покрывались золотом во избежание ржавчины.