Слепой секундант
Шрифт:
— К чему ты клонишь, Андрей Ильич?
— К тому, что надо действовать решительно.
— Уж действовали… — до того Еремей даже не вспоминал вслух о похищении доктора Граве. Но вот пришлось.
— У нас нет другого выхода, — сказал Андрей.
— А понимаешь ты, сударик мой ненаглядный, что этого сокола ясного, если выкрадем, живым выпускать нельзя?
— Понимаю.
— И что ж?
— Отвезем к Шешковскому.
От такого неожиданного решения Еремей присвистнул.
— Этакие соколы — по его ведомству, — добавил Андрей.
Снова на ум пришла сверкающая шпага с грязным эфесом. Незнакомка
Плотника пленили, когда тот возвращался из богадельни. Засаду устроили у карантинных домов.
К тому дню основательно подморозило, наезженная дорога обратилась в лед, тропки стали непроходимы. Фофаня, готовясь к делу, нарочно изготовил хороший кляп и сам сел на пути у плотника, изображая страдальца, что неудачно грохнулся на ледяных комьях и повредил ногу. Плотник оказался силен и доверчив — на руках донес Фофаню до возка, а там был схвачен Еремеем с Тимошкой и полчаса спустя уже стоял со связанными за спиной руками перед Андреем.
— Господин Жуков? — спросил Андрей. — Садитесь. Разговор будет долгий.
Плотник, избавившись от кляпа, первым делом спросил:
— Ты, барин добрый, пошто людей на дорогах хватаешь? Мы-ста люди простые, не еретики, не бусурманы, колды от барина на промысел идем, бумагу берем…
— Будет, сударь, комедию ломать, — сказал на это Андрей. — Тимоша, вы этого господина за бороду дергали? В руке не осталась?
Тимошка радостно схватил пленника за бороду — и тут выяснилось, что она настоящая. При этом Еремей, стоя рядом с питомцем, целился в плотника из пистолета. Другой пистолет был на столе, у Андрея под рукой. На скамье, у бедра, лежал кард. От человека, выполняющего тайные поручения «малого двора», можно было любой пакости ожидать — даже от связанного.
— Такую ведь за неделю не вырастишь, — заметил Андрей. — Вы, я полагаю, уже давно исполняете поручения известной персоны?
— Какой персоны?
— Не хочу называть имени. Той, для коей приносите деньги из богадельни.
— Я приношу деньги из богадельни? — мнимый плотник был просто ошарашен. — Господи помилуй, что за бред?
— Очевидно, мне придется рассказать то, что вы и сами, сударь, отлично знаете. Деньги, которые запуганные столичные жители платят вымогателям, чтобы избежать скандалов, стекаются в богадельню федосеевцев. Оттуда вы доставляете их известной персоне. А на что эти деньги могут быть потрачены — вопрос, ответ на который был бы очень любопытен господину Шешковскому.
— То, что вы сказали… Вы уверены в сем? — с непонятной радостью спросил плотник.
— Пока ничто меня в противном не убедило.
— Но коли так… Могу ли я верить, что ваши сведения точны? — в голосе звучала странная надежда…
— Андрей Ильич, пусть этот господин расскажет, как с вымогателями связался, — посоветовал Еремей. — Может статься, и грех его невелик, и он сам не чает от них избавиться.
— Пожалуй, ты прав, — уловив его мысль, согласился Андрей. — С вымогателей станется и курьера своего держать на такой же веревочке, как Коростелева. Ну, сударь, расскажите о себе.
— Это самая нелепая история из всех, какие только могут случиться с человеком, — начал плотник. — Поверьте мне на слово, сударь.
— Соврет, ваша милость! — встрял Фофаня. — Кабы не шур оказался! Одет-то подлым мужичищем, а речь — барская!
И тут плотник перешел на французский язык:
— Коли угодно, считайте ложью. Но другой истории не будет — только одной могу потешить. Я не тот, кто вам нужен, и велите своему человеку, чтобы убрал пистолет. Он целится мне в грудь и в четырех шагах не промахнется. А коли случайно спустит курок?
— Дядя Еремей, ты? — Андрей рассмеялся. — Угомонись, — сказал он. — Полагаешь, я сам себя защитить не сумею?
— Откуда этому детине знать, что ты, сударь, на звук нож кидаешь? — сердито спросил Еремей. — А я, не обессудь, его все-таки вижу.
— Тяжко быть калекой, — заметил Андрей. — Собственный мой человек надо мной власть взял. Ну, стой с пистолетом, коли не лень. Говорите, сударь, да кратко — не то у Еремея рука устанет, как раз и нажмет на спуск.
Плотник впервые улыбнулся и перешел на русский язык:
— Вы правы — я из почтенного семейства. Почтенного, но бедного. А полюбил девицу, дочь богатого родителя. Поскольку в письмах мы себя называли Элизой и Валером…
— Молиеров «Скупой», оттуда любовники?
— Да, точно так и было. Отец моей Элизы отличался скупостью. Повенчаться нам не удалось — ее вдруг сговорили и чуть ли не назавтра отдали за богатого барина. Но любовь наша не прекратилась, мы нашли способ видеться… Она родила дочь. Мы двое и ее верная девка знали, что дочь от меня. Назовем дочь… ну хотя бы Гиацинтой…
— «Плутни Скапеновы». Однако вы с вашей любезной хорошо изучили Молиера.
— Да. У Молиера все юные любовники в конце концов соединяются. Это нас хоть несколько утешало. Гиацинта выросла, ей исполнилось шестнадцать, а супруг моей Элизы сильно захворал, пришла пора писать завещание. Пока Элиза хлопочет вокруг умирающего, у Гиацинты появляется воздыхатель, да такой ловкий, что сманивает ее бежать из дому. Но дочь, к счастью, оставила матери записку, где ее можно сыскать. Элиза умоляла меня воротить беглянку домой, пока это дело не открылось — старый черт просто не внесет девицу в завещание. Я помчался, нашел парочку, сумел убедить Гиацинту вернуться домой — и тут вмешалась нечистая сила. Я буквально на четверть часа привел ее в гостиницу, в свою комнату, и вдруг туда врываются какие-то люди, тычут в нас пальцами, полицейский пристав как с неба свалился… Словом, меня обвинили в совращении и в похищении девицы. Вообразите мое положение. Оправдаться я могу одним способом — для этого бы следовало доказать, что она моя дочь. Это легко — девка, наша посредница, по приказу Элизы доложит всю правду. Но тогда — прощай, завещание!
— А назвать подлинного похитителя?
— Гиацинта, как оказалось, знала лишь его вымышленное имя. Чем более я думал об этой истории, тем более находил в ней подозрительного.
— Точно ли вымышленное?
— Да. Маркиз де Пурсоньяк.
— Бедное дитя не читало Молиера…
— Увы. Фальшивый маркиз подевался неведомо куда. Призывать на помощь полицию — значит стать посмешищем всего Санкт-Петербурга.
— Где сейчас Гиацинта?
— Я усадил ее в наемный экипаж, велел везти к бабке. Мать Элизы жива и готова защитить внучку. А самому мне пришлось скрываться — пока не узнали моего имени и звания.