Слепой секундант
Шрифт:
— Умно! — Андрей невольно улыбнулся. — Что скажешь, Еремей Павлович?
— А то скажу — это затея для твоей горячности. Сейчас мы знаем, кто и где получает деньги. Спугнем — он в такую нору забьется, что уж не выследим никогда. У нас нет роты лазутчиков, чтобы расставить вокруг богадельни и взять ее в осаду.
— Так Демьян бы к нему вывел.
— А если бы он, этот Клушин, который, может, и не Клушин вовсе, решил: все равно господа Коростелевы разорены, ну их к лешему? И сиди тогда в «Городе Мадрите» хоть до второго пришествия!
Андрей вздохнул. Но, согласившись с дядькой, на всякий случай запомнил мудрую Фофанину выдумку. Чтобы не мешать Валеру, решили пока вокруг богадельни не мельтешить, ее население зря не беспокоить.
А еще через два дня явился Афанасий.
— Докладываю вашей милости, — сказал Афанасий гордо. — Я там, в Твери, писца нанял, он с моих слов сразу все записал, покамест я не забыл. Вот тут — про всю дворню. Я старого истопника отыскал, он мне за сорок копеек все выложил.
— И каков улов? — спросил Еремей.
— Улов таков, что есть некая особа. Но тут бы с докторишкой потолковать надобно. Неспроста он про нее забыл…
Нельзя сказать, чтобы доктор обрадовался явлению непредсказуемого пациента. Но принял его в кабинете более или менее любезно.
— У нас новости из Твери, господин Граве, — сказал Андрей. — Без вас не разобраться. Афанасий, говори!
Афанасию по-своему повезло — он, сам уже старик, легко сходился с другими стариками, помнившими барыню, и те ему многое поведали.
— Дворня вся досталась племяннику, Самохвалову. Про беглого лакея Юшку с сыном Васькой истопник помнит.
— А что ж за особу тебе назвали? — подсказал Андрей.
— При барыне воспитанницы постоянно жили…
Услышав это, Граве хлопнул себя по лбу.
— За полгода, что ли, до того, как она на воды собралась, привезли ей девицу четырнадцати лет. Сиротку. И она ту девицу с собой в Берлин брать не стала, оставила у сестры. Сестра года два погодя сговорила ее замуж за хорошего человека, чиновное лицо. А девица убежала. И по сей день не знают, куда и с кем.
— Господин Граве? — Андрей повернулся туда, откуда прозвучал хлопок по лбу. — Вы ведь что-то можете сказать?
— Да, это Геня. Евгения.
— Редкое имя, — заметил Андрей.
— И редкий нрав. Барыня, бывало, как примется ей выговаривать: кротости-де в тебе нет, чувствительности нет… А она стоит, как каменный идол, не шелохнется. Другая бы подластилась — барыня это любила. А эта… Она ведь однажды с кавалером до крови подралась!
— Редкий нрав, — согласился Андрей. — Замуж, стало быть, не пошла, а сбежала.
— Могла сбежать в мужском наряде. Это за ней водилось — у нее как-то штаны с камзолом отняли, — вспомнил Граве.
— Это она! — все в Андреевой голове как будто совпало — он вспомнил незнакомку, что увезла Машу из столицы, вспомнил, что рассказывал Тимошка про Машино бегство из обители… Стопку философских книг тоже вспомнил… — Господин Граве, выдать вас вымогателям могла именно эта особа, больше некому, — сказал Андрей. — И она же, выполняя их распоряжения, разъезжает по столице в мужском костюме. Не удивлюсь, коли вы с ней даже встречались в свете. Что еще вы помните про эту Евгению? Черты лица, приметы?
— Да какие там черты? Обыкновенное лицо. Ростом чуть не с меня… Господин Соломин, вы же понимаете, что я не нарочно забыл о ней? Просто я перечислял дворню… и честно забыл о воспитаннице! Мало ли кто у барыни сидит, все напудренные, нарумяненные, чего их разглядывать?
— Понимаю. Жаль, что вы не можете ее опознать, — холодно сказал Андрей. — Ну, более беспокоить не стану. Благодарю за сведения. Буду преследовать вымогателя дальше.
— Вам что-то удалось сделать? — как-то нерешительно спросил Граве.
— Да. Я знаю, где сидит его помощник, собирающий деньги. А может, это он сам и есть. Изображает обезножевшего в богадельне за Волковой деревней, у староверческого кладбища. Вы все еще хотите просить меня, чтобы я не лез в это дело?
Андреева прямота несколько смутила доктора.
— Мне тридцати рублей не жаль, — сказал Граве. — И если бы я мог оставить все как есть, то и оставил бы. Но вас ведь, сударь, не остановишь.
— Да, это так. Присоединяйтесь.
— Но что я могу?
— Вы бываете в свете. Узнайте, готовится ли где богатая свадьба, где за невестой дают миллионы. Мне кажется, об этом во всех гостиных должны судачить. Я в них не бываю, а вы всюду приняты.
— Это я могу.
— Ну, значит, с Божьей помощью и вы благое дело совершите. Дня через три, через четыре я пришлю к вам человека.
— Отступитесь. Ведь добром не кончится, — глядя в пол, произнес доктор. — Право, отступитесь. Убьют вас…
— Или я убью.
— Тоже плохо. Поймите, что все эти знатные господа, коли дойдет до следствия, вовеки не признаются, что платили вымогателю! И выйдет, что вы убили каких-то людей просто из блажи. Угодите вы в каземат!
— Мой каземат всегда при мне. А теперь — позвольте откланяться, — Андрей встал, не дожидаясь прощальной речи доктора, положил руку Еремею на плечо и пошел прочь из кабинета.
Граве догнал его уже в сенях.
— Стойте, стойте! — крикнул он по-немецки. — Вот, это пригодится вам, не отказывайтесь! — и сунул в карман Андреева кафтана два свертка — два столбика золотых монет, упакованные в плотные бумажки.
— Откупился. Совсем онемечился, — сказал Еремей, когда доктор вернулся в кабинет.