Слепой в шаге от смерти

Воронин Андрей Николаевич

– Смотри, сто долларов. Говорят, они память обновляют.

– Эмма ее зовут, Эмма.

– Откуда имя знаешь?

– Она себя так называла.

– А фотографа как зовут?

– Эдуард.

– Вот видишь, как много ты вспомнил.

Электрик было потянулся за стодолларовой купюрой, но Сиверов отдернул ее.

– Вспомнишь что-нибудь еще, получишь.

– Я и так рассказал все, что знал.

– Ты рассказал пока ровно настолько, чтобы я тебя с балкона не сбросил вниз головой.

– Не надо денег – отпусти.

– Где

эту бабу найти можно?

– Не знаю, не знаю! – лицо мужчины стало мокрым от холодного пота. – После того, как приезжали из ФСБ, она больше не появлялась. И фотограф тоже. А что ему одному делать? – резонно рассудил электрик.

– Значит, так… Сто баксов ты не заработал, но жизнь свою сохранил. Жаль, хотел тебе и денег дать!

– Дочка у нее есть.

– Теплее, – поощрил Глеб. – Большая или маленькая?

– Лет пять-шесть.

– Откуда знаешь?

– Она, когда деньги мне давала, портмоне открыла, а там – фотография ее, и дочка на коленях сидит. Я еще сказал, что хорошая девочка, у меня у самого такая.

– Полтинник ты уже заработал.

Электрик Николай Кузьменков, не отрываясь, смотрел на сотенную купюру. Природная жадность брала свое, и вид денег заставил его забыть о пережитых недавно волнениях. Даже скрип балконной двери уже не приводил его в трепет, слух окончательно настроился на банкноту.

А сотка похрустывала в пальцах незнакомого мужчины призывно – как хорошая вобла в пивном баре. От этого аппетитного хруста самопроизвольно выделяется слюна, и ты уже не смотришь по сторонам на других мужчин, которые с большими бокалами, будто с фонарями, ходят по полутемному залу и отыскивают свободное местечко. Ты всецело поглощен заманчивым хрустом.

– Тебе пока причитается только полтинник, – напомнил Глеб и взял купюру пальцами так, словно собирался разорвать ее пополам.

Такого глумления над деньгами электрик Кузьменков не мог вынести, сердце готово было остановиться.

– Вспомнил, я еще вспомнил! – он уже не обманывал, а действительно лихорадочно вспоминал. – Эта баба, Эмма…

– Проститутка? – уточнил Сиверов.

– Ну да, она не местная, не питерская.

– Откуда знаешь?

– Во-первых, говорок такой, как у вас у всех, – московский.

Сиверов отметил, что уже второй раз за последние несколько дней ему сказали про его московский говор. И где? В Питере, в родном городе.

– А во-вторых…

– Я билет у нее видел на поезд – на московский. Да и с сумкой она приезжала. Местные с таким багажом трахаться не ходят. Щетку зубную в карман сунут, да упаковку презервативов – вот и весь багаж.

– Логично рассуждаешь, – Сиверов помахал купюрой перед носом электрика. – Спас ты Бенджамина от четвертования.

– Кого-кого? – не понял Кузьменков.

– Да вот этого мужика в халате с меховым воротником, – Глеб ткнул пальцем в портрет на банкноте. – Отец нации, между прочим.

– А я подумал, что вас так зовут. Еще удивился, чего это вы так хорошо по-русски говорите!

Глеб

рассмеялся. Электрик оказался безобидным малым, и даже забавлял своей непосредственностью. Кузьменков последние дни жил предчувствием отпуска, всего четыре денька осталось доработать, а там – к тетке в Карелию рыбу ловить. И хрен кто узнает, что он разболтал о проститутке и о фотографе. Правда, была еще одна вещь, о которой электрик Кузьменков не обмолвился ни словом: кофр с аппаратурой фотографа стоял у него в каптерке, надежно спрятанный за ящиком с перегоревшими люминесцентными лампами, которые по инструкции нужно сдавать на завод для переработки. Естественно, никто из начальства об этом не побеспокоился, и лампы преспокойно пылились под верстаком второй год.

– Кстати, а как тебя зовут? – с дружелюбной улыбкой протягивая сотку, спросил Глеб.

– Николай.

– А фамилия?

– Зачем вам?

– Для отчетности, чтобы в записную книжку записать, кому я сотку отдал.

– А… – расплылся в улыбке Кузьменков, но к деньгам прикасаться пока боялся. – Кто эти записи смотреть будет?

– Только я.

Электрик все еще колебался.

– Мне же твою фамилию узнать – раз плюнуть. Вышел в коридор и спросил у дежурной.

– Да уж, точно. Кузьменков моя фамилия, Николай Петрович.

– А моя – Молчанов.

– Я бы тоже мог узнать, – с ощущением собственной важности заметил электрик, – достаточно заглянуть в книгу регистрации посетителей.

– Ну вот, теперь у нас тайн друг от друга нет.

Точно нет?

– Точно! – с готовностью ответил электрик.

– Я бы тебе посоветовал, Николай Петрович, смыться куда-нибудь недельки на три, от греха подальше.

– Это еще зачем?

– Вдруг передумаю и вернусь?

– Валяйте, – осклабился электрик, показывая неровные зубы, – еще сотку заработаю.

– Лучше уж тебе уехать. Хотя, в общем-то, сам о себе побеспокойся. Ну, чего расселся?

Николай не мог поверить, что его отпускают, не причинив никакого вреда, да еще с деньгами.

– Может, вам лампочки в номере заменить? – он покосился на погасшую трубку с черными концами.

– Я и в темноте вижу.

Николай принял это за шутку, рассмеялся и на прощание даже подал Глебу руку, словно они расставались друзьями, партнерами, которые только что строили планы на будущее.

– Спокойной ночи, я пошел. Если что – вызывайте, я сегодня дежурю до утра.

Довольный Кузьменков спустился в каптерку и оттуда покосился на свет в окне сорок второго номера, где сначала чуть не расстался с жизнью, а потом приобрел сто долларов.

"Так хреново начиналось, а кончилось неплохо, – он достал сотку, посмотрел на свет, вроде бы, все в порядке. Поскреб ногтем рельефную надпись, буквы держались крепко, не сковырнешь. – Настоящая, не обманул. Вот и заработал. Три минуты страха, и сотка в кармане. В отпуске пригодится.

Правда, за эти три минуты я чуть заикой не стал.