Слепой в шаге от смерти
Шрифт:
Кузьменков деревянной линейкой расчистил верстак, отодвинув в сторону дюжину поломанных выключателей и розеток, несколько раз дунул, удаляя пыль, затем бережно, как ребенка, распеленал бутылку и встряхнул, любуясь игрой пузырьков.
– Ну что, родимая, покачу-ка я тебя сейчас!
Стресс все-таки пережил, не грех и выпить. Лучшее средство от стресса – рюмочка водки. Даже не рюмочка, а стаканчик. Где тут мой стаканчик? – он запустил руку под верстак и, извивая ее змеей среди всевозможного хлама, добрался до стаканов. Три стакана
Эту стеклянную башенку Кузьменков и вытащил на свет.
Он выбрал средний, как самый чистый, и поставил стакан на верстак. Затем взял плоскогубцы и, подцепив козырек пробки, одним рывком сорвал ее.
– То-то же, – погрозил Николай бутылке, – я тебе покажу!
Пробочку бросил в коробку из-под обуви, где лежали винты, гайки, шайбы… Таких пробок в коробке собралось уже много, они напоминали елочные украшения, но в глаза не бросались. Затем электрик снял с подоконника «ссобойку» – вареную колбасу, хлеб и два темных соленых огурца.
Все аккуратно порезал, разложил и только после этого совершил магический обряд по наливанию водки.
Кузьменков выдохнул воздух, поднес стакан к носу, втянул дурманящий запах. Ноздри затрепетали, глаза маслянисто сверкнули.
– Ну, пошла, родная, – и водка полилась л рот. – Хорошо! – закусив огурцом, одобрил электрик.
Отломив кусочек хлеба, он прикрыл его ломтиком колбасы, и не жуя, проглотил, заглушая легкое жжение спиртного.
– Теперь можно и закурить.
После водки дешевая сигарета показалась приятной и ароматной. Кузьменков налил еще полстакана, но пить не спешил. Эдуард мог приехать и через час, и через два, а мог появиться и к утру, так что все равно ждать придется – спать не ляжешь.
И тут Николай спохватился, что дверь черного хода закрыта на ключ.
Он выбрался из каптерки, прошел по темной лестнице вниз, открыл дверь, выглянул на улицу и поежился от холода.
«Сейчас второй стаканчик в самый раз придется!»
Электрик быстро добрался до своего убежища, где было тепло и уютно, естественно, в понимании человека, привыкшего к беспорядку. Водка и закуска окончательно примирили его с действительностью, которая теперь казалась не такой уж и паршивой, тем более, что скоро отпуск. Один бутерброд Кузьменков оставил на утро, положив его на подоконник поближе к продуваемой щели, чтобы не испортился. И водки оставил граммов сто пятьдесят. Он всегда так делал и не любил изменять привычкам. Подремывая в кресле под какую-то незатейливую мелодию, доносившуюся из радиоприемника, Николай то и дело открывал глаза, посмотреть, не приехал ли фотограф за аппаратурой, но Эдуарда все не было.
Электрик не услышал, как бесшумно открылась дверь черного хода, и трое мужчин поднялись по темной лестнице к его каптерке. Впереди шел фотограф в короткой меховой куртке и лыжной шапочке.
– Да говорю я вам, он ничего ему не рассказал!
– Заткнись! – сквозь зубы процедил один из мужчин. – И тихо, не шуми! Это
Фотограф указал пальцем на дверь, обитую железом.
– Тут.
– Заходи первым.
Эдуард толкнул дверь, та, скрипнув, отворилась.
Работало радио. Кузьменков беззаботно дремал в кресле. Фотограф тронул Николая за плечо.
Тот вздрогнул, ошарашено затряс головой:
– А ты откуда взялся?
– Оттуда, – Эдуард кивнул в сторону двери.
– Во, бля…
– Не ругайся.
Электрик осекся, увидев, что в каптерку входят двое незнакомых мужчин, широкоплечих, сильных.
– А это кто?
– Меня подвезли, приятели, – как-то неуверенно ответил Эдуард, словно боялся своих спутников. – Где мои причиндалы?
– Здесь.
– Сиди, не вставай, – сказал один из незнакомых мужчин, нагнулся и сам вытащил кофр из-под стеллажа, затем открыл его и показал фотографу.
– Да, – подтвердил Эдуард, – все на месте.
– Забирай и можешь быть свободен.
– Понял, – фотограф быстро направился к двери. – Ты тут с ними поговори немного, Коля… – бросил он через плечо Кузьменкову.
– О чем? Эдуард, погоди, не уходи.
Все это электрику не нравилось. Какие-то мужики, которых он впервые видит, фотограф ведет себя как-то странно, будто до смерти напуган.
– Ну, теперь выкладывай, кто к тебе приходил? – когда закрылась дверь, спросил один из мужчин и, положив руку на плечо Кузьменкову, не позволил ему подняться с кресла.
– Мужик какой-то, в сорок втором номере поселился. Все приставал, расспрашивал… Я ему, ребята, конечно, ничего не сказал.
– Что спрашивал?
– Видел ли я бабу и, вообще, что-нибудь подозрительное… Я его послал, сказал, что ничего не видел, ничего не знаю.
– От кого он о бабе узнал?
– Понятия не имею! Может, сама рассказала.
Про фотографии Кузьменков решил не говорить.
Он не понимал, откуда взялись эти люди в его каптерке, чей приказ выполняют. Может, они из ФСБ, может, из МВД, а может, вообще, бандюги какие-нибудь. Лучше от таких держаться подальше.
– Чего вы от меня хотите, ребята?
– Сиди, молчи в тряпочку. Мы будем спрашивать, а ты – отвечать. Так говоришь, ее Эмма зовут?
– Я говорю?
– Ты говоришь.
– Я такого не говорил.
– А Эдуард сказал, что ты знаешь ее имя. Откуда?
– Сама назвала.
Мужчины переглянулись, явно недовольные тем, что получили подтверждение словам фотографа.
– Ребята, ребята, ничего я не знаю, и вообще, сейчас ночь, я на дежурстве.
– Не шуми, Коля, не шуми.
– Я скоро в отпуск ухожу. Уеду на двадцать четыре дня, и отгулов – еще неделя. Так что месяц меня здесь не будет, а подписки с меня никто не брал.
– Какой подписки?
– О невыезде, естественно.
– Подписки, говоришь, не брали? Это хорошо, значит, они в тебе уверены.