Слепой. Лунное затмение
Шрифт:
– Вот что, Глеб, – наконец решил высказаться Федор Филиппович, – попрошу я тебя найти этого самого Кудракова и последить за ним. Но особенно покопайся в бельишке его партии, этой самой «Народной земли». Он нигде у нас не проходит, прямых жалоб на него у нас тоже нет, но косвенных упоминаний фамилии в делах других – полно. Неспокойный он человек. Ради чего старается и высовывается – непонятно пока…
– Зарабатывает очки, чтобы пробиться во власть. Одного своего бизнеса ему мало, тем более что к очень крупному бизнесу ему уже не прорваться, –
– Ну да, за счет экономических махинаций ему не удастся стать тем, с чьим мнением станут считаться.
Федор Филиппович подлил себе еще чаю. Глеб не перебивал, он откинул голову на спинку дивана и прикрыл глаза. Было сложно понять: то ли он думает о чем-то связанном с разговором, то ли просто расслабляется после тяжелого задания.
Потапчук отхлебнул свежего чая и продолжил развивать мысль.
– Точнее, ему уже не дадут взять в руки серьезные экономические высоты…
– А на земле, – не открывая глаз, подхватил мысль куратора Слепой, – поиграть все еще можно. Вон сколько ее вокруг Москвы! Да вообще по России.
Глеб встал и подошел к темному окну. Он любил смотреть на город с высоты. И выбирал себе жилье так, чтобы обзор был открыт далеко, чтобы напротив не было другой высотки, которая бы день и ночь таращилась своими окнами на его личную жизнь. И теперь Глеб жил на последнем этаже. Шторы он не признавал, потому что его пристрастие к высоте и открытому пространству смешивалось с почитанием света. Глеб даже ночью не завешивал окна. Он как бы оставлял свой дом открытым для первого утреннего света. Слепой любил определять предрассветное время по плотности таящей темноты, и ему было неважно, во сколько он уснул накануне.
Глядя в черное небо, отражающее созвездиями скопления московских огней, Глеб прикидывал, сколько же явных и пока скрытых войн за владение этой землей ведется сейчас в этой темноте. И снова перед его внутренним взором появилось бледное лицо бесчувственной Лизы, с пересохшими губами и тонущими в черных синяках глазами.
– И любимая игра у них, – сказал Глеб, отвернувшись от окна, чтобы отогнать видение, – это игра в «ножички». Вы, Федор Филиппович, в детстве играли в такую?
Потапчук на секунду прищурился, что-то припоминая, и с мягкой улыбкой кивнул:
– Да, припоминаю. Круг рисуем, пополам делим, а потом ножик в землю соседа кидаем. Как упадет, так линию по направлению дырки от лезвия и продолжаем – от окружности до ближайшей границы. Землю, ту, что ближе, себе берем, вроде как завоевали мы ее. Ты об этом?
– Да, именно. По ходу, не только мы с вами ее помним. Кое-кто все наиграться не может, даже поднял игру на государственный уровень.
– Неудивительно, – покивал головой генерал, – потому что так всегда было. Если ты стоишь у руля дележки, то ты знаменит и купаешься в фаворе. Со всеми причитающимися бонусами.
– Да что там бонусы?! – пожал плечами Слепой. – Тот, кто у руля дележки, тот себе самый лучший кусок берет. Ну а другие, тоже хорошие, в натуральный обмен пускает. У рулевых на других козырных направлениях на привилегии для себя меняет.
– Да, это уж как пить дать! – согласился генерал, кивая. – А что, папаша наш, как думаешь, что за фрукт?
– Таранков? Петр Васильевич… Если он устоял от соблазнов, которые ему даны были вместе с должностью, то он – святой. Хотите, чтобы я проверил при личном знакомстве?
– Хочу, – не лукавя ответил Потапчук.
– Пожалуй, я и сам хочу, раз уж вы просите присмотреть за этой темой. Любопытно мне, какая кошка пробежала между ним и новоявленным политиком Кудраковым…
– Все-таки думаешь, что он не настоящий радетель за благополучие народа и народной земли?
– Думаю, что надо его взять в разработку. Все эти множественные учреждения легкого и быстрого бизнеса и стремительные перепродажи, которые он предпринимал, да еще бизнес, связанный с большими территориями, то есть земельный бизнес… И, как мы уже знаем, есть у него и за пределами Москвы кое-какие наделы. Непохож он на честного общественного бессребреника.
– То есть руки широко раскидывает…
– Именно. Не забывая про личные выгоды. И не мне вам рассказывать, что очень удобно быть «политиком», лоббирующим интересы своего же бизнеса.
– Учитывая то, что этот серый кардинал…
– Скорее, пока только мышь подпольная…
– Хорошо, – согласился Потапчук, – пусть мышь, но формально он котируется только как лидер земельной партии – не самая важная политическая персона. А его хозяйственная деятельность никак и нигде, даже в наших сводках, не светится…
– Так он же по документам как будто продал все. Надо проверить, кстати, кому. Надо всерьез заняться и поднять его связи.
– Но если наш друг из мэрии, подозревая или зная все это, пошел против, то, похоже, что он все-таки святой.
Генерал, откинувшись всем телом на спинку дивана, сам улыбнулся своему предположению.
– Короче, Глеб, – сказал он, допивая чай, – не хочу тебя больше мучить. Давай подведем итог.
Сиверов устало кивнул. Федор Филиппович несколько секунд взвешивал в уме все сказанное за вечер и наконец резюмировал:
– Ты берешь в неофициальную разработку Кудракова. Нам надо понять, как далеко он ушел или не ушел от своих бизнес-предприятий. Посмотри, Глеб, кто у него в партнерах. Проверь по возможности счета.
– Поискать иностранный след?
– Это мы всегда имеем в виду, как ты помнишь, и проверяем при любом случае. Так что – да.
– Мы за всем этим, – вдруг встрепенулся Глеб и, поднявшись с дивана, сразу же наклонился за сигаретами и достал из бокового кармана джинсов зажигалку, – совсем позабыли историю с похищением девочки. Или Кудраков уже главный подозреваемый? Надо же закончить дело. Кто-то же ее похитил. И я не уверен, что это организовал Геннадий Владимирович Кудраков.