Слепой. Смерть в подземке
Шрифт:
Белов вздохнул и, сложив на широкой груди мускулистые руки, привалился могучим плечом к шкафчику.
– Может, оно и лучше – физруком в Потьме, – сказал он задумчиво.
– Что спокойнее, это факт, – согласился Ник-Ник, легко поднимаясь с гимнастической скамейки и запирая шкафчик. – Хотя нынче пошли такие детки… В общем, это тебе решать. Как говорится, вольному воля. Смотри только не прогадай.
Разговор с Беловым оставил на душе неприятный осадок. Дело неумолимо шло к финалу, на карту было поставлено очень многое, а шило, которое Ник-Ник годами старательно прятал от своего питомца, почему-то именно теперь полезло из мешка.
Белов не врал, утверждая, что Бешеный Бык сделал карьеру на договорных боях с предопределенным
С менеджером техасца Ник-Ник познакомился на заре горбачевской перестройки, во второй половине восьмидесятых, которые еще только готовились плавно перетечь в лихие девяностые. Произошло это в камере следственного изолятора, куда Безродный угодил за организацию подпольной секции карате, а Ефим Моисеевич Штейнбок – за какие-то финансовые махинации, по тем временам преступные и уголовно наказуемые, а ныне выглядящие невинными детскими забавами, наподобие игры в куличики.
Там, в переполненной камере, они нечаянно сблизились – не то чтобы так уж прямо и подружились, но каждый по отдельности пришли к общему выводу, что они друг другу симпатичны, а по временам и полезны. Началось с того, что Ник-Ник, по счастливой случайности избежавший заражения широко распространенной бациллой антисемитизма и в ту далекую пору еще не до конца избавившийся от романтических иллюзий, отбил юного Фиму Штейнбока у блатных, которым приглянулось что-то из его гардероба. Умный, как все представители его умудренной тысячелетними гонениями нации, Фима постарался отплатить добром за добро. Следуя его советам, Безродный ухитрился избежать уголовной ответственности за свои спортивные достижения; вышло это так ловко, что даже предоставленный ему по закону бесплатный адвокат по окончании судебного процесса лишь восхищенно развел руками и похлопал в ладоши: помочь своему подзащитному у этого мешка с дерьмом была кишка тонка, зато оценить, как поется в песне, «красоту игры» он сумел в полной мере.
Сам Фима отвертеться от уголовной ответственности, увы, не сумел и так же нечаянно, как возник в жизни Ник-Ника, затерялся где-то в недрах Главного управления исполнения наказаний Российской Федерации. Какое-то время они обменивались письмами; потом два или три отправленных в зону письма вернулись к Безродному с пометкой: «Адресат выбыл». Возможно, впоследствии Штейнбок пытался возобновить переписку, но Николай Николаевич в те лихие времена менял адреса как перчатки, нигде не задерживаясь больше чем на три месяца, и связь между ними окончательно прервалась.
И вдруг года полтора назад, когда Марат только-только вышел победителем из финальной серии боев за титул чемпиона России и оба, и тренер и чемпион, еще не могли до конца поверить, что им это удалось, в квартире Ник-Ника раздался телефонный звонок. Николай Николаевич снял трубку, и поначалу показавшийся абсолютно незнакомым голос, отчаянно картавя, с неистребимым одесским прононсом без предисловий осведомился:
– Г-гажданин Безгодный? К нам поступила инфогмация, что вы таки пгодолжаете культивиговать чуждые советскому человеку и запгещенные на теггитогии СССГ виды спогта!
Недоуменный вопрос застыл у Ник-Ника на губах; в представлениях не было нужды, содержание услышанной фразы вкупе с произношением рекомендовало собеседника полнее и надежнее визитной карточки с вензелями и золотым обрезом.
– Таки да, пгодолжаю, – сказал он. – Ущипни меня, Фима! Это правда ты?
Ефим Моисеевич ответил в том смысле, что это таки он, собственной персоной, но ущипнуть Ник-Ника у него нет никакой возможности: он на секундочку не Моссад, чтобы щипать людей за филейные части через весь Великий, он же Тихий, океан, не говоря уже о старушке Атлантике.
Далее выяснилось, что Фима разыскал его не просто так, а по делу. До него, видите ли, дошли слухи, что воспитанник старого знакомого стал чемпионом России по боям без правил. Это, заявил Ефим Моисеевич, очень хорошо, поскольку он со своей стороны в данный момент, помимо всего прочего, является менеджером чемпиона мира по этим самым боям, небезызвестного и широко прославленного Джимми Фаррелла по прозвищу Бешеный Бык Фаррелл. Как говорится, у вас товар, у нас купец – ну, или наоборот, как вам больше нравится. Так вот, не стравить ли нам наших бойцовых петушков и не посмотреть ли, какой с этого события можно снять навар?
Ник-Ник оправился от шока на удивление быстро: это уже был деловой разговор, в котором не место охам, ахам и прочим изумленным междометиям. Ясно, о том, чтобы переплюнуть Фиму Штейнбока, нечего было и мечтать: в этом виде спорта они выступали в разных весовых категориях. Но за последние годы Ник-Ник тоже основательно поднаторел в тонком искусстве набивания себе цены, и, поторговавшись, старые приятели пришли к взаимовыгодному соглашению.
Последний телефонный разговор между ними состоялся сегодня утром – если быть точным, глубокой ночью, в самом начале четвертого. По ходу этого разговора Ник-Ник заверил старого приятеля и новоявленного делового партнера в том, что дела идут как по маслу. Видимо, что-то было не в порядке с его бодряческим тоном, потому что, выслушав его, Штейнбок кисло, с явным сомнением в голосе обронил: «Правда? Ну-ну…» Безродный усилием воли, как когда-то на ринге, заставил себя обозлиться и в лучших традициях их старой дружбы послал драгоценного Фиму ко всем чертям. Штейнбока это, казалось, успокоило, и, осознав это, Ник-Ник едва сдержал горький смешок: Фима был умный еврей, в высшей степени деловой человек, но он никогда всерьез не занимался спортом и о спортсменах судил в основном по своему тупому, как самый настоящий бык, подопечному. Безродного он считал простым и прямолинейным, как гриф штанги, и на этом основании наивно принимал бурные проявления эмоций с его стороны за признак полной искренности.
Вот чудак!
Разумеется, Ефим Моисеевич просто не был бы настоящим сыном еврейского народа, если бы не подпортил собеседнику настроение от одержанной им маленькой победы. То есть сама по себе новость была хорошая: Фима сообщил, что ставки на подпольном тотализаторе поднялись уже до трех к одному в пользу претендента и против действующего чемпиона, – но она лишний раз напомнила Ник-Нику о проблемах, к решению которых он пока не приблизился ни на шаг.
После такой встряски не могло быть и речи о том, чтобы вернуться в постель и спать, пока не зазвонит будильник. Безродный вышел в Интернет и без труда убедился, что старина Фима не солгал. Более того, за то время, что они болтали, ставки против действующего чемпиона поднялись до четырех к одному и продолжали расти прямо на глазах.
Это выглядело вполне закономерно. Фарреллу было уже за сорок, и даже на заре своей карьеры он был больше шоуменом, чем бойцом. В последнее время он окончательно распоясался, много пил и еще больше ел, не забывая попутно встревать в громкие скандалы, которые сплошь и рядом сам же и затевал. Те, которые затеял не он, были инспирированы другом Фимой, который на чужбине, судя по всему, изрядно поднаторел по части черного пиара. Теперь он, честно выполняя свои договорные обязательства, вкалывал как проклятый, убеждая спортивную общественность в том, что его подопечный – колосс на глиняных ногах, которого достаточно ткнуть пальцем, чтобы он завалился.