Слезы Макиавелли
Шрифт:
Пунцовый от гнева, жирный ростовщик приумолк и, что-то бурча себе под нос, поглубже забился в кресло.
— Малатеста уже взялся за дело и пытается узнать, кто убийца. Но вы, конечно, поняли, у нас слишком мало улик, чтобы быть уверенными в успехе.
По залу пронесся шепот. Продолжая молчать среди нарастающего шума, Савонарола сидел, опустив голову. Когда он ее поднял, его взгляд несколько секунд блуждал в пустоте, пока не встретился с глазами Макиавелли. На мгновение тому показалось, что он разглядел в этом взоре глубокое смятение, но тут доминиканец отвел глаза и постарался
Казалось, никто больше не желает продолжать спор. Довольный Содерини закрыл собрание.
Группами по двое и по трое члены синьории вышли из зала и спустились по лестнице, разговаривая вполголоса. Антонио Малегоннелле первым спустился в вестибюль и покинул Палаццо Коммунале, не задерживаясь. Шествие замыкал Джанни Корсоли, который в сильном возбуждении выплескивал на Пьеро Паренти нескончаемый словесный поток. Спустившись в вестибюль, все взяли свои плащи и вышли, продолжая беседовать.
Тем временем, оставшись в зале один после ухода гонфалоньера, Макиавелли не покидал своего пюпитра. Как можно осторожнее он закрыл свой письменный прибор и в последний раз перечитал протокол заседания, прежде чем положить его поверх стопки листков, предназначенных для архива. Затем он взял плащ, спустился по лестнице, ведущей в вестибюль, и наконец с облегчением вздохнул, когда переступил порог Палаццо Коммунале.
Выходя, он заметил на другой стороне пустынной площади грузную фигуру Джанни Корсоли, видимо, спорившего с кем-то, кого он не смог разглядеть. Тем не менее он узнал черно-белую сутану Савонаролы и очень удивился: зачем доминиканец попусту тратит время на человека, которого считает круглым дураком.
Через некоторое время Корсоли стал размахивать руками, очевидно, выйдя из себя. Его собеседник, напротив, выглядел совершенно спокойным. Минуту спустя он вдруг пошел прочь и растворился в ночи в то время, как ростовщик все еще продолжал чертыхаться. Однако, осознав тщетность своих усилий, он вдруг замолчал и также исчез за углом площади Синьории.
Думая лишь о том, как бы побыстрее вернуться домой, Макиавелли последовал его примеру.
Когда он вышел на улицу, ведущую к Собору, оплывший силуэт Корсоли маячил впереди. Заметив, что они идут одной дорогой, юноша предпочел держаться позади.
Так, идя друг за другом, они миновали дворец Питти, затем ростовщик свернул к Оспедале делла Карита. Он на несколько мгновений задержался перед шлюхой, предлагавшей ему свои услуги, но, посчитав, наверное, что она запросила слишком дорого, продолжил путь и свернул в узкий переулок.
Однако когда Макиавелли последовал за ним, Корсоли уже нигде не было видно. Обрадованный тем, что не придется вступать с ним в беседу, Макиавелли ускорил шаг. Тишину нарушал лишь вой ветра, от которого зловеще поскрипывали вывески на лавках. Холод и безлюдность этого места заставили юношу содрогнуться. Охваченный странным предчувствием, он пошел еще быстрее.
Вдруг в ночи раздался ужасающий вопль и не смолкал в течение долгих мгновений. Макиавелли застыл на месте, не смея пошевелиться. Дрожь пробежала по его рукам и поднялась вдоль позвоночника.
На тяжелой створке ворот, закрывающих конюшню, повисло грузное тело Джанни Корсоли. Толстый кол, глубоко забитый в дерево, пронзил ему сердце. Но самым удивительным, несомненно, было то, что тело висело в воздухе и ноги не доставали до земли добрых десяти сантиметров.
Макиавелли осторожно подошел к телу, но тут же об этом пожалел, едва оказался настолько близко, что различил лицо ростовщика. Черты Корсоли были искажены страданием. Рот искривила гримаса, в которой ужасным образом смешались удивление и боль.
Юноша не сразу понял, что придавало лицу Корсоли столь жуткий вид. Там, где раньше были глаза, из двух зияющих дыр текла густая темная жидкость.
Оглянувшись назад, он ощутил тревогу. Тупик упирался в заднюю стену дома, ближайшее окно располагалось более чем в трех метрах от земли, и туда никак нельзя было забраться. Слева проход закрывали ворота конюшни, а с другой стороны возвышалась стена церкви Санта-Мария Новелла.
Конец тупика тонул в почти кромешной тьме, можно было различить только смутные очертания кучи мусора. Убийца, скорее всего, находился именно там, прячась за этим укрытием, посланным ему провидением.
Когда-то Макиавелли мечтал прославиться на весь город своими боевыми подвигами. К несчастью, в этом деле он не проявил никаких способностей и очень быстро предпочел перо шпаге. Даже теперь у него в ушах звучал голос учителя фехтования, которого приводил в отчаяние ученик, решительно ничего не смысливший в искусстве владения клинком. Окончательно он сдался, когда в пятнадцать лет его побил мальчишка на два или три года младше и ему пришлось покинуть поле битвы под градом насмешек своих товарищей.
После этого он очень быстро сменил нагрудник фехтовальщика на перо и чернильницу, предпочитая посещать уроки Марсилио Фичино в его академии и даже не подозревая о том, что наступит день, когда ему придется пожалеть о своем решении.
На земле валялась сучковатая палка. За неимением лучшего он решил, что сойдет и она. В любом случае все, что бы он ни нашел, не позволит ему защитить свою жизнь, если у убийцы есть шпага или хотя бы кинжал.
Осторожно он стал продвигаться в глубь тупика, держа перед собой свою смехотворную дубинку, готовый отразить удар. Он не чувствовал никакой тревоги, как будто не осознавал опасности.
Вдруг слева от себя он услышал скрип, как будто исходивший из стены церкви. Звук и правда шел из углубления высотой не больше метра, которое он не сразу заметил. В такой нише только ребенок мог бы встать в полный рост.
— Вы кто? Выходите оттуда! Предупреждаю — я вооружен! — не очень уверенно проговорил секретарь.
Тот, кто стоял в укрытии, даже не пошевелился. Весь до подбородка он был закутан в темный плащ. Широкая черная шляпа надвинута на глаза.
Озадаченный неподвижностью своего противника, Макиавелли даже пожалел, что тот не бросился на него и не вынудил его к открытой схватке.