Слезы на камнях
Шрифт:
– Любую судьбу можно изменить, переделать, провести заново с самого настоящего.
Все дело в том, что каждое даже самое незначительное вмешательство на одну благую судьбу дает сотню отражений в зеркале беды.
– Ты имеешь в виду, что, стремясь помочь, можешь сделать только хуже?
– Да.
– Но как? Прости меня за то, что я так надоедаю тебе со своими глупыми расспросами, – быстро, боясь, что собеседник прервет ее, не давая ему вставить ни единого слова затараторила она. – Конечно, я должна просто поверить тебе, ведь ты всегда говоришь только
– Да, малыш. Я специально завел этот разговор.
– И со мной, и с отцом?
– Да.
– А потом станешь говорить об этом и с другими? – с одной стороны, ей не хотелось, чтобы все случилось именно так. Было жалко делить откровение с кем-то еще. Но, с другой – спокойнее.
– Нет, – качнул головой Шамаш. – Тогда я бы собрал всех вместе, чтобы не повторять одно и то же сотню раз. Нет, – повторил он, – этот разговор лишь для вас двоих.
– Почему? Почему только для нас? – ей было любопытно. И, вместе с тем, душу переполняло чувство гордости.
– Потому что вы особенные.
– Особенные, – она с трудом спрятала счастливую улыбку. Ей так хотелось услышать именно это.
– Да, малыш. У вас есть дар. Дар предвидения.
– А… – Мати растерянно взглянула на небожителя. Она знала, что ее отцу дано видеть будущее. Но только ему, не ей.
– Ты можешь его не чувствовать, сколько ни будешь стараться, не сможешь разбудить до срока. Однако это ничего не меняет. У тебя есть эта способность. Даже более сильная, чем у твоего отца. Это так – и все.
– И ты говоришь с нами…
– Я хочу объяснить, – его голова чуть наклонилась, глаза на миг затуманились, по губам скользнула грустная улыбка, а затем, чуть слышно, словно лишь для себя, не для нее, он добавил, заканчивая начатую фразу, – наверное, то, что невозможно объяснить, что можно понять лишь пережив, прочувствовав…
– Зачем же тогда пытаться объяснить, если в конце концов мы поймем все и сами?
– Это может случиться слишком поздно, ведь дар… Любой дар, а этот в особенности, очень опасен и для того, кому дан, и для тех, кто идет с ним рядом… Малыш…
Ты должна чувствовать ту черту, после которой можно вмешиваться в судьбы других, а до – ни в коем случае нельзя.
– Именно так – сначала после, а потом до? Не наоборот?
– Да. Именно так.
– И что же это за черта?
– Пустота.
Девушка наморщила лоб, стараясь понять, что скрывалось за последним ответом, но ее разум оставался совершенно чист и мысли было не за что зацепиться.
А Шамаш продолжал:
– Как это ни жестоко звучит, но судьба человека не имеет никакого значения.
Главное – судьба мира. Если он может пережить чью-то смерть – нельзя вмешиваться, ибо это может нанести ткани пространства смертельную рану. Если же мир стоит на грани, за которым пустота…
– Выходит, судьбу можно изменять лишь тогда, когда хуже просто не может быть?
– Да.
– Так было в том, ином мире, о котором ты говорил?
– Да. Он стоял перед концом, перед пустотой.
– Но его боги все равно наказали тебя за изменение судьбы?
– Теперь я не думаю, что это было наказание, – он скользнул взглядом по маленькому мирку своей повозки, за котором было царство снежной пустыни, окруженное мирозданием, лежавшим на ладонях Всего и Ничего. – Скорее уж награда.
– Они испытывали тебя?
– Наверное.
– И ты прошел испытание?
– По всей видимости.
– Ты говоришь так уклончиво, словно не уверен в этом!
– А как тебе самой кажется: можно быть уверенным при таких обстоятельствах?
– Ну… – Мати задумалась. – Отец и дядя Евсей говорят, что тот, другой мир был только сном, вызванный болезненным бредом… Если так… Я не знаю… Шамаш, а здесь, в нашем мире, ты изменял судьбы?
– Да, – кивнул он и от внимания девушки не ускользнула грусть, коснувшаяся крылом его губ, закружившаяся в глазах.
– Нашего каравана? Когда? Проводя нас по ледяному мосту, спасая от трещины?
Потому что наш мир стоит на грани пустоты – у того дня, когда снежная пустыня заполнит собой всю землю и все смертные уснут вечным сном? Но если это так, можно спасать всех…
– Не все деяния избавляют от конца. Некоторые лишь приближают к нему.
– А как узнать, в чем спасение, а в чем смерть? Нужно ведь не просто видеть одно будущее, одну линию судьбы, но еще предвидеть множество других, тех, которых на самом деле нет, но которые в то же время есть… вернее, будут, когда… Брр… – она замотала головой. – Жуть!…Но я поняла, почему нельзя изменять судьбу: во-первых, потому что стремясь к лучшему можно сделать хуже, а во-вторых, так как потом уже никто не разберется в том, что же кто-то там сотворил. Шамаш…Я еще хотела спросить… Ты изменял судьбы до того, как понял все это или и потом?
– Только когда понял.
– Видя множество путей?
– Да. Это очень тяжело, малыш. Каждый раз теряешь столько сил, словно создаешь новый мир. Может быть, так оно и есть. Создаешь мир и отдаешь ему частицу своей души…
– Почему?
– Ища спасение нужно много раз вновь и вновь пережить конец. А это очень больно – видеть смерть близких, дорогих людей. Со временем можно привыкнуть к любой боли, но только не к этой…
Она взглянула на него извиняясь и, все же, чуть слышно проговорила:
– Можно я задам еще один вопрос? Пожалуйста!
– Спрашивай.
– Ты ведь изменял судьбу каравана? – это было всего лишь прелюдией к тому, главному вопросу, который она хотела задать, но боялась, будучи еще не готовой.
– Нет.
– Как так? – Мати не просто удивилась, она растерялась.
– А когда построил Ледяной мост, по которому мы перешли через трещину? Нет? Но ведь если бы не мост, мы б погибли! – Мати облизала вмиг высохшие губы, только теперь начиная понимать весь ужас, скрывавшийся в минувшим.