Слёзы Рублёвки
Шрифт:
Нехорошо, конечно, получилось с Наташкой. Не надо было её выставлять прямо среди ночи. Но — не сдержался, чёрт!
Но ей и самой не надо было так себя вести. Что бы там ни было с Анастасией.
Настя, да…
Без неё тут пусто.
А помнишь ли ты ещё наши Чистые пруды, девочка? Остались ли они в твоей жизни тем, чем навсегда осталась для меня ты — светлой чис?той снегурочкой в том январе, короткой радостью, промелькнувшей в напряжённых буднях звёздочкой?
Помнишь, — было?.. Кино. Прогулка Улыбка. Смех. И тёмный двор, и сладкий снег.
Господи,
И тепло глаз под пушистой шапкой. И нежное прикосновение губ, и ласка робкая, несмелая, и от того трогательная до слёз. Помнишь дядьку пьяненького, так позавидовавшего мне: 'Ишь ты, красивую какую нашел'
Это был наш день, и наши Пруды, и наша Москва, и…
А я ведь именно тогда полюбил тебя, девочка.
Оказывается, полюбил.
И так долго этого не понимал. Ну да, ну, познакомился с девочкой. Точнее, познакомили. Ну, договорились, почти на автомате, ещё разок увидеться. Ну, сходили в кино. Потом завернули в 'Что делать'. Единственный душевный ресторанчик, что оставался тогда в Москве. После того, как 'Звёздочку' на Пятницкой закрыли.
Ну, сразу же увлёк первокурсницу, видно было.
А оказалось, что большей романтики и большей нежности в его жизни никогда и не было!
Но понял это не сразу. Ушло в долговременную память, как всё самое важное и ценное. А теперь, спустя годы, перед глазами встают до боли зримые, реальные до самых мельчайших подробностей картины из прошлого. Словно призраки обретают плоть. И вновь перед глазами встают тот вечер, и тот город, и тот трамвай, где ты приложила к окну свою ладошку, проща?ясь со мной. И я был так счастливо полон тобой…
Нет, веско проговорило что-то циническое внутри. Не столько ею ты был полон, сколько тем шампанским, а потом и коньяком, что принял в 'Что делать'. И собою. Студент-бизнесмен, как же. Способный купить всё спиртное в этом ресторане. А завтра заработать столько же. И явно закруживший голову девочке маленькой…
Потом не раз проезжал мимо этого места. Уже когда закончил академию и начал работать. А Настя осталась там учиться, и их дороги, казалось, разошлись. И если бы не та встреча на 'Баррикадной', то, быть может, разошлись бы навсегда…
И тем не менее в этом месте я почему-то всегда вспоминал тебя, девочка. Хотя не с тобою одной бывал здесь.
Ну почему, почему судьба принесла мне ненужную — в общем-то, очередную — Наталью тогда, когда глухота моя к тебе, проклятье моё, начала уже проходить?
Помнишь, кино. Странно, мы вышли из кинотеатра близкими, почти родными людьми. Словно растворилось что-то стоящее меж?ду нами, и мы уже не знали никого ближе друг другу, кроме нас самих. Что с нами сделало это кино…
Помнишь, как безоглядно мы бросились друг в друга?
Странно устроен мир. Почему тогда, когда никого не было у нас… Когда для меня, заброшенного далеко от родины, не было ближе и любимее тебя, а для тебя, одинокой в большом городе после большо?го горя, вдруг ближе всех оказался я… почему мы, две щепки в бурлящем потоке жизни прибившиеся друг к другу, двое нашедших в другом такое необходимое
— почему мы потеряли друг друга?
Знаешь, мне больно сейчас. Та боль расставания, что от?ступила перед новым приключением и новой надеждой на будущее, вернулась с памятью. Ну почему ты сама не появляешься? Ты же знаешь, я не могу… не могу теперь подойти к тебе первым…
Обида твоя, наверное, не прошла, и ты живёшь с ней? Эта проклятая глухота… И немота, когда я не нашёл слов, которые вернули бы твою улыбку, вернули бы те?бя. Сказали бы тебе, что не было никого дороже тебя…
Не было. В этом городе… И в том вечере. В тихих полусле?пых домишках ещё не расфуфыренной, как сегодня, Москвы. В том медленном снеге, медленном шаге, и тёмном дворе… В том несмелом тепле между нами, в том холоде ночи застывшей Москва-реки, в той ласке и робости. Не было… Не было.
И что — сегодня для меня это стало чужим? Всё это будет наполовину? А та половина, которая живёт в ней, в Насте, — будет принадлежать чужому мужику, с которым она рано или поздно разделит постель? И своё — моё, моё! — тело? А то и душу, заменив в ней меня!
Я глухой и немой, только не великий немой, а просто великий дурак. Где ты сейчас, девочка? Чем ты живёшь, как ты живёшь? Может, уже нашла кого-то зрячего и неж?ного? Как мне вернуть тебя? Ведь я не могу подойти к тебе пер…
Стоп! Почему не могу? Почему первым? Ведь звала же она меня к этому психотерапевту! Звала с его помощью всё склеить! Да, пусть после первого сеанса ты отверг это вмешательство постороннего в свою жизнь. Но ведь не поздно всё переиграть! Вот он, повод, ничего не говоря, не оправдываясь жалко и не принимая позу побитого пса, снова вступить в контакт с женой. А если тот доктор окажется на самом деле серьёзным — может, не поздно будет и всё вернуть?
Или поздно?
И Виктор почти бросился в свой кабинет, чтобы найти визитную карточку врача.
13.
— Виктор Николаевич, звонит представитель фирмы 'Фарфор Императорского Дома', очень просит соединить с вами, — звонок секретарши прошёл по 'особому' каналу. Его по распоряжению босса специально зарезервировали для суперважных звонков. Которым разрешалось отрывать его от самых важных дел или переговоров.
Что там, Евгения кнопки перепутала, что ли? Какие, на хрен, коммерческие предложения по этому каналу? Сашка на что, гендиректор?
— Я посоветовала им дать предложения письмом на адрес генерального директора, — начала оправдываться Женька. — Ещё вчера. Александр Викторович его изучил и велел переадресовать письмо вам. Посмотрите, пожалуйста, оно стоит под грифом 'Особо важно' в утренней сводке. А теперь они звонят и спрашивают, какая реакция. Говорят, что хотели бы сделать предложение вам, прежде чем обращаться к Алибекову.
Хм, а ребята в курсе ситуации, оказывается!
А в сводку он действительно не посмотрел, балда! Ну да, с утра этот звонок из Воронежа о наезде на тамошнюю сеть… С ритма сбили, снова все мозги на Владимирского, поганца этого, переключили…