Слёзы Рублёвки
Шрифт:
Но я боюсь… — он чуть поперхнулся, — что не сумею найти нужные слова… чтобы вернуть её. Я просто даже не знаю, что ей сказать. А каяться не хочу. Стыдно.
— Каяться?
— Да! За всё прочее… В общем, тоже. Я много думал над тогдашними вашими словами… Многое передумал. Но… Не очень представляю себе, как можно… склеить, что ли… — помялся, подыскивая слово.
— Всё равно после склеивания трещины останутся? — понял Антон. — Да, пожалуй. Вам же это знакомо, вы же фарфором занимаетесь. Там действительно уже не склеить чашку, если она разбилась. Но, понимаете…
Психотерапевт слегка прищурился, отчего около глаз обозначились лёгкие морщинки.
— Любовь — это не фарфор. Хотя часто её с ним
А семья — это категория живая. Акт её творения — не свадьба. И даже не рождение ребёнка. Её можно и нужно творить постоянно, пока живёшь. Она — живая. Как живая, она может получить рану. Даже раны. Иногда они бывают смертельными. Но…
Он снова остро взглянул на Виктора.
— Но если они не смертельны, то могут срастись. Зарубцеваться. Подчас так, что даже шрама не останется.
Шрам остаётся всегда, хотел возразить ему Виктор.
Он криво усмехнулся, вспомнив:
— Даже если оторвало ногу?
Доктор хмыкнул.
— А семья — не тело, — пожал он плечами. — Это дерево. У которого даже при отпиленной верхушке может рядом развиться новый ствол.
— Новый ствол… — невольно поморщился Виктор. И сам поразился, сколько желчи прозвучало в этих словах. Да что он, в самом деле! Какой там новый ствол! Раздобревшая после родов жена, бывшая ещё недавно весёлой девчонкой. А до того вечно чем-то недовольная брюзга. А чего ей нужно, непонятно. Канары? Бери Канары! Бери своих подружек и летите. Он даже не думает о тамошних плейбоях — плевать ему на них! Норковые манто? Да запросто! Вон, поехали на Рождество на рынок, настоящих деревенских солёных огурчиков купить — а по пути завернули в магазин, шубку купили! В конце концов, для этого он и зарабатывает! Он ведь старается! И благодаря ему это сегодня вполне возможно: на ходу, по пути за огурцами — хоть шубку тебе купить, хоть кольцо с бриллиантом…
Одно тогда удержало от окончательного решения — сын. Оказывается, он ему очень нужен. Этот кусочек бессмысленного мяса. Который, однако, так смотрит своими чистыми глазками, так тянется к отцу! И так доверчиво лежит в руках, когда его опускают в воду в ванной!
От всей остальной любви осталась только жалкая привычка.
Антон некоторое время смотрел на него внимательно.
— Вам кажется, что ничего не осталось от прежней любви? — тихо спросил он.
А ведь не откажешь в понимании! Видать, действительно разбирается в своём деле.
Виктор развёл руками. Но промолчал.
Доктор помолчал тоже. Только вертел ручку в руках, внимательно разглядывая надпись 'Bic' на одной из её граней.
В детстве у Виктора была такая.
Словно удовлетворённый осмотром, психотерапевт кивнул и улыбнулся. Снова прищурился, глядя Виктору прямо в глаза:
— Но ведь вы хотите попробовать, не так ли?
А вдруг правда!? Ведь что-то же поменялось в Насте таким невероятным образом! Надоевшая своей обыденностью домохозяйка, все заботы которой, что вываливала она на мужа по вечерам, сводились к обсуждению происшествий с её подружками. Да к новым покупкам и управлению горничной. Эта почти ставшая бытовой клушей женщина вдруг столь разительно преобразилась! Восстановила физическую форму, выскочила на экран телевизора… 'Фарфоровая королева', как же… А главное, занялась бизнесом, да не просто занялась… По сути, открыла новое направление в его, Виктора, деле! Да такое, которое начисто блокировало все эти поглощения Владимирского… Которое, по сути… Надо быть честным с самим собою, иначе тебе в бизнесе делать нечего… Которое, по сути, спасло его производство, его дело. Как там этот хрыч лысый, банкир этот, говорил? 'Мне всё равно некого будет пригласить на это дело, кроме вас, Виктор. Вы же его начинали, вы всё тут знаете. Просто
И тут жена. Жена, которая появляется и… И становится заказчиком! Даёт другой вариант! И что говорить — надежду… И время. Время подыскать новых дилеров, открыть новые точки. Невыгодно, конечно, через самостоятельных дилеров — лучше. Но уж коли так дело оборачивается… Коли надо снять с шеи удавку Владимирского…
А там… А там, с помощью новых заказов Насти выйти на зарубежных коллекционеров. На магазины для аристократов. И начать контригру с банком Владимирского. Купить долю, перепродать какому-нибудь злющему американцу. Нет, лучше Вилли. Чтобы он, как миноритарный акционер, вволю крови у врага попил… Или не дадут — иностранцу? Надо бы узнать поточнее, как там для миноритариев-нерезидентов в банковской сфере регулируется…
Очень хотелось выбраться на новую дорогу. И ключом от ворот на неё оказывалась Анастасия. Не Наташка, нет. Та что, та — потребитель. Потребительница. Хороша в своём деле. Наверное. Хороша в постели. Точно. Но в жизни — потребительница.
Настя было становилась такой же. Даже — стала. И потому — неинтересной. Но теперь изменилась. Изменила свою жизнь. С помощью вот этого психотерапевта? Да хоть бы и так. Пусть даже таким вот способом. Лишь бы этот Антон не оказался шарлатаном — разочарование будет просто невыносимым.
— Хочу, — неожиданно легко согласился Виктор. И сам удивился простоте принимаемого решения. — Если только это… возможно. Вашими методами. Я же нормальный. Психически здоровый, — попытался пошутить он.
Антон хмыкнул.
— А семья — это не вы, — сказал он неожиданно сухо. — И не Настя. И даже не вы с Настей. Семья — это ваше общее, которое стало уже над вами. Это — как дом, который не есть сумма четырёх стен и крыши. И даже не их произведение. Так что если в вашем здоровье нет причин сомневаться… Вашем и Анастасии, — поправился он. — То раз по семье пошли такие трещины, значит, это она болеет. И наша с вами общая задача — её вылечить.
— Дорого, наверное, стоит такое удовольствие? — помолчав, спросил Виктор.
Психотерапевт покачал головой, не отводя от него взгляда.
— Что значит — бизнесмен, — произнес он. — Муж зрелый и рассудительный.
Было непонятно: это такой сарказм?
— Нет, Виктор, — проговорил врач. — Плату вы разделите позже с Настей… когда помиритесь. Договор у меня заключён с ней, он действует… безотносительно даже этого случая. От вас же мне не нужно ничего, кроме…
Доктор помолчал, испытующе глядя на собеседника.
— Души! — веско закончил он.
Виктор удивлённо поднял брови. Вот еще Мефистофель психоделический нашелся!
— Именно так, — мягко сказал Антон, продолжая твёрдо глядеть на пациента тёмными глазами. — Я, конечно, не тот персонаж, о котором вы наверняка подумали…
Догадливый, второй раз констатировал Виктор.
— Но без вашей души, без вашего полного интеллектуального и духовного содействия — нам с этой задачей не справиться. Мы — я согласен со многим из того, что говорят о психотерапевтах, — немного родственны духовным лицам. Не тем служителям церкви, конечно, которые давно и успешно шарлатанствуют от её имени и под её покровом. А тем, которым верят на исповеди. Это ведь акт далеко не формальный — исповедь. Священник снимает грехи, фактически вешая их на свою душу. Он выступает от имени Господа, делая это, — но он ведь и предстаёт затем как бы поручителем… за того человека, которого облегчил от греха. И если не верить в это, то нельзя верить и его заверениям, что 'Бог простит'… или простил.