Слишком много приведений
Шрифт:
– Сейчас я пришлю реаниматолога, - сказал интерн.
– Будем готовить вашего друга к операции.
Я с сожалением отпустил Люсину руку. Давненько не испытывал подобного чувства. Странно в общем-то.
– А где находится операционная?
– На третьем этаже.
Матюхин кивнул и степенно удалился. Нет, определенно этого интерна ждет слава. Мирового значения вряд ли, а вот на местном уровне - весьма значительная. Одним своим представительным видом ее завоюет.
Через пару минут пожилая, грузноватая врачиха в помятом халате вкатила в палату небольшой столик с медицинскими инструментами и висящими на двух штативах капельницами. Сопровождала
– Попрошу родственников и знакомых покинуть палату, - тоненьким голоском заявила пигалица, стараясь придать тону строгость. Строгость не получилась. Получилось этакое детско-наивное "сюси-пуси".
Пряча улыбку, я нагнулся к Люсе.
– Пойдем, - взял ее под локоть.
– Будем ждать возле операционной.
Операция затянулась до часу ночи. В половине девятого, опустив грузовым лифтом на третий этаж каталку с Владиком, реаниматологи ввезли его в операционную. Минут через пятнадцать туда проследовали две медсестры, а ровно в девять из ординаторской показалась внушительная процессия хирургов и медленно, выражая всем своим видом профессиональную сосредоточенность, направилась в операционную. Посередине шел мощного телосложения старик с крючковатым носом и надменно поджатыми губами - надо понимать, тот самый "знаменитый" профессор Милыптейн. Справа от него шагал ассистент - хирург средних лет, отнюдь не уступающий в комплекции профессору, а слева сопровождал интерн Левушка Матюхин. Этакие "Три богатыря" Васнецова на современный лад. Один вид "богатырей" внушал не то что доверие, а стопроцентную уверенность в блистательном исходе операции. Косвенным подтверждением тому было и молчание дара предвидения. Никогда в "воспоминаниях будущего" ничего хорошего мне не представлялось. Взять хотя бы финал скачки на Большой приз города - исчез дар предвидения, и все тут. А как пакости накликать - это завсегда пожалуйста...
Сидя с Люсей на стульях у стены, мы проводили хирургов взглядами, не смея произнести ни слова, чтобы не нарушить их предоперационный настрой. Лицо ассистента профессора показалось мне знакомым, причем почему-то представлялось, что встречались мы с ним где-то в пивной. Глупее мысли возникнуть не могло. Наверное, был у меня случайный собутыльник, похожий на хирурга, и теперь ассоциативная память изволит со мной шутки шутить в самый неподходящий момент.
Перед операционной медсестра, сопровождавшая хирургов, суетливо забежала вперед, распахнула дверь. И хирурги соответственно рангу торжественно вошли. Медсестра закрыла за ними дверь и направилась в ординаторскую.
Я посмотрел на Люсю. Она сидела никакая, вперившись пустым взглядом в двери операционной. Досталось ей - ночь без сна, день в тревоге, теперь операция... Вероятно, захочет и эту ночь быть у постели Владика.
Я подхватился со стула и догнал медсестру.
– Извините, сестричка...
– Да?
Она остановилась и обернулась. Приятное у нее оказалось лицо. Доброе, как у сестры милосердия. Редкость по нынешним временам, особенно в медицинском учреждении.
– Скажите... после операции кто-нибудь находится с пациентом?
– Обязательно, - заверила она.
– Реанимационная сестра, да и врач-реаниматолог от него не отходит, пока состояние не стабилизируется.
– А... А кто будет у Владика врачом-реаниматологом? Или еще не известно?
– Известно, - улыбнулась медсестра.
– Светлана Анатольевна. Она сейчас с ним на операции, а затем будет из наркоза выводить.
– Она достаточно опытная?
– Вы скажете! Ученица Лаврентьева. Ее на все сложнейшие операции вызывают - рука у нее легкая. Знаете, каких она пациентов с того света возвращала? Никто уже не верил. А у вашего друга состояние средней степени тяжести. Так что все будет в порядке.
– Спасибо.
Медсестра с обликом сестры милосердия мягко улыбнулась.
– Это вы Светлане Анатольевне при случае скажете.
Немного ободренный, я вернулся к Люсе, и потянулись долгие часы ожидания. Где-то в полночь, заметив, что девушка стала как бы выпадать из реальности, то ли засыпая с открытыми глазами, то ли погружаясь в обморочное состояние, я перехватил в коридоре медбрата и поинтересовался, есть ли в больнице буфет, где можно выпить кофе и съесть пару бутербродов. Оказалось, что буфет есть, но работает он только в дневное время, а разжиться чем-нибудь съестным посреди ночи ни в больнице, ни где-либо поблизости никак нельзя. Впрочем, за двадцать долларов медбрат разжился-таки на две чашки растворимого кофе и два бутерброда с вареной колбасой.
Люся от бутербродов отказалась, а кофе выпила. Он ее немного взбодрил, но ненадолго. Вскоре она снова начала впадать в беспамятство с открытыми глазами. К счастью, в это время дверь операционной открылась, и вышел интерн Матюхин.
Я вскочил. Люся попыталась встать, но у нее ничего не получилась. Она так и осталась сидеть, судорожно вцепившись рукой в спинку соседнего стула и со страхом уставясь на вышедшего интерна.
– Все хорошо, - кивнул еще издали интерн. Он приблизился.
– Операция прошла успешно. Недельки три полежит в больнице, потом месяц реабилитации, и будет абсолютно здоров.
Люсины плечи мелко задрожали, она беззвучно заплакала.
Матюхин перевел взгляд с нее на меня.
– Просьба небольшая, - сказал он.
– Сейчас выйдет профессор, так вы, пожалуйста, с благодарностями к нему не приставайте. Устал старик. Ему отдохнуть надо.
Я кивнул.
Дверь распахнулась, и из операционной грузно вышел профессор Милыитейн, поддерживаемый под локоть ассистентом. Надменная брезгливость напрочь исчезла с губ профессора, уступив место блаженной улыбке. Он проковылял к нам, остановился напротив Люси и потрепал ее по щеке.
– Не плачьте, девица!
– ласково сказал он.
– Мы еще на вашей свадьбе погуляем.
Профессора пошатнуло, и ассистент еле удержал его. Люся не нашлась, что ответить.
– Пошли, Илья Григорьевич, - предложил ассистент, увлекая ведущего хирурга к ординаторской, и скользнул по мне взглядом. Странный это был взгляд: острый как укол и потому неприятный и непонятный.
Мильштейн устало кивнул, сделал шаг, но вдруг остановился и с ехидцей посмотрел на ассистента.
– Коллега, не понял, вы мне скабрезности предлагаете произносить или за бутылкой гонца послать?
Ассистент недоуменно посмотрел на профессора, затем рассмеялся и покачал головой.
– Опять вы со своими правилами русского языка, - сказал он.
– Идемте.
– Идем...
– согласился профессор, и они стали удаляться.
– Кстати, по поводу гонца... А не кажется ли вам, профессор, что после столь блестящей операции и водочки выпить не грех?
– спросил ассистент.
– Непременно, коллега, всенепременно!
– с молодым задором согласился профессор.
– С устатку ве-есьма пользи-тельно!