Слишком жаркий Кипр [СИ]
Шрифт:
— Да, вы, конечно, правы, дорогой друг, — говорил он на ходу конгрессмену. — Мы не умеем работать. Даже в таком отеле, на таком балу, и то сломан лифт. Но поэтому мы просим вас, Запад, научить нас работать. Нам уже не нужны ваши деньги, нам нужны ваши технологии.
При этом он старался сделать так, чтобы старичок не смог обернуться, и увидеть, как несколько человек старательно вяжут какого-то невзрачного бедолагу в костюме русского официанта.
ГЛАВА 27
Когда
Да, зал значительно опустел. Осталась небольшая его часть в основном русские, которым было, в общем-то по фигу, кто и как крякнул рядом с ними, когда халява еще не кончилась. Да Батов собрал еще до серии странных смертей, на четвертом этаже, в библиотеке, несколько политиков и бизнесменов, и, совместно с консулом и российским министром пытался раскрутить их на благоприятный взгляд на бизнес в России и с Россией. Но первым на этих руинах веселья Астафьева увидел человек, которого Юрий вообще не очень то хотел видеть — Антония Головачева.
С ним он познакомился на вечеринке у Батовых, полгода назад. Этот очень умный человек, искусствовед и критик, обладал одним, не очень приятным для Астафьева изъяном — он был «голубым». И, как большой любитель мужской красоты, Антоний не мог пройти мимо такого красивого человека, как Астафьев. Его недвусмысленное предложение Юрий отверг, но нашелся фотограф, который успел щелкнуть их в тот момент, когда рука Головачева лежала на заднице милиционера. Так что, на следующий день Астафьев увидел себя на первой странице одного желтого таблоида, под лозунгом: "Новый интимный друг искусствоведа". Эта статься чуть не довела Юрия до бешенства. Он, воинственный натурал, был готов убить не только журналиста, Головачева, но и весь состав редакции газеты.
Между тем Головачев питал к нему противоположные чувство. Заслуженный гей республики бросился к нему с распростертыми объятьями.
— Боже мой, кого я вижу! Мой решительно героический друг. Дайте я вас расцелую!
Астафьев выдавил на свое лицо вымученную улыбку. При этом он нервно оглядывался по сторонам.
— Вы хорошо выглядите, особенно в этом наряде, — вымучил он из себя вежливую фразу.
"Не дай боже опять кто-нибудь сфотографирует, и поместит в газету под заголовком: "И снова загадочный интимный друг искусствоведа. Вероятно, у них скоро свадьба", — думал при этом он.
А Головачев, обнимая его за плечи, продолжал вещать.
— Недавно имел счастье наблюдать, как ваша жена обезвредила какого-то важного преступника.
— Что вы говорите! И как вам это, понравилось?
— Да, это было что-то! Если бы я не наблюдал за ней, я бы не заметил этого ее великолепного удара коленкой! Один удар в пах, потом сверху локтем, и, буквально к моим ногам катится пистолет с глушителем. Рядом со мной стояла Инессочка Оболенская, так она чуть слюной не подавилась от такой динамичной картины. Она сказала,
— А где, кстати, эта самая моя жена? — спросил Юрий.
— Да, где-то тут, — Антоний махнул рукой в сторону зала. — Вы ее быстро найдете. Немчура вся схлынула, а наши во всю еще гудят.
Еле отвязавшись от искусствоведа, Юрий сделал несколько шагов и попал в другую ловушку. На него налетела черноволосая женщина с красивым, но несколько неврастеническим лицом. С прошлой их встречи прошло полгода, но, как оказалось, режиссер Инесса Оболенская до сих пор не забыла этого удивительно красивого мента.
Вообще-то, тогда, на вечеринке у Батовых, она приняла его сначала за провинциального актера, и даже хотела привлечь его в свой очередной блокбастер.
— Боже мой! Опять этот невозможно-героический мужчина с его удивительно завораживающим шрамиком на левой щеке.
Она бросилась Юрию на шею, начала чересчур пылко целовать его в губу. От сознания того, что это может видеть Ольга, у Астафьева волосы встали дыбом. Но, пока за этой сценой наблюдал, со своей привычной ухмылкой, один Игорь Ольховцев. Он сидел на столике рядом с иссякнувшим водочным фонтаном. Впрочем, актер уже затарился и без фонтана. На столе перед ним стояла большая, деревянная корчага полная водки, в которой плавали темно-сизые островки некогда бывшей в ней черной икры.
— Игорь, познакомься! Это прототип твоего героя, — крикнула режиссерша Ольховцеву. — Весь внешний антураж я писала с него.
— Так вот кого мне приходится играть, — засмеялся Ольховцев, и, почерпнув из корчаги рюмкой водку, протянул ее Астафьеву. — Тогда давай выпьем за знакомство, мой герой.
Юрию показалось зазорным отказаться от такого предложения. Еще подумает актер, что он его не уважает.
— Давай.
— Первый раз имею такое счастье пить с прототипом своего героя, — продолжил свой рассказ после выпитого актер.
Астафьев пожал плечами, тоже выпил, как обычно, одним глотком.
— Не уверен, что это столь большое счастье.
— Почему? Теперь я вижу, как я буду играть процесс пития водки. Для русского человека это очень важно.
Астафьев с этим не согласился.
— Да, нет. Это не зависит от характера, скорее от организма. Один мой, очень героический коллега, майор Колодников, так вот он ее пьет мелкими глотками, при этом морщится, давится. Со стороны смотреть страшно, всех нас самих чуть не рвет при виде этого ужаса. А я по сравнению с ним просто щенок. Он такие дела рсскручивал.
Ольховцев налил еще, они чокнулись, выпили, и Юрий спросил обоих представителей кинобизнеса: — Вы жену мою тут не видели?
— А какая она из себя? — спросил Ольховцев.
— Такая, — Юрий изобразил руками что-то волнообразное, — в костюме черной русалки.
— А-а! — судя по значительной интонации, актер успел оценить все достоинства Малиновской. — Весьма заметная женщина. К ней весь вечер клеился какой-то импозантный турок. По-моему, она только что поехала куда-то наверх. Весь бомонд сейчас на четвертом этаже. Я хотел туда сунуться, но там такие умные разговоры, что мне стало скучно и тоскливо.