Сломанная подкова
Шрифт:
Но прошло три дня, никто больше не показывался на дороге, и Локотош решил побывать в штабе. Надо, в конце концов, разобраться в отношениях с Якубом, надо решить окончательно судьбу дезертиров. Дело принципа.
Увидев, что на дверях старой башни висят вместо одного два замка и выставлено два часовых, Локотош удовлетворенно улыбнулся: так и следовало ожидать. Первая же победа вразумила Якуба и сделала его более покладистым.
Но Локотош ошибался. Пока он воевал у Чопракских ворот, Якуб не терял времени даром. Он вербовал себе сторонников, верных людей, исподволь внушал своим собеседникам, что, если слушаться
Со скрытым удовольствием Якуб отмечал, что среди обитателей ущелья есть и такие, которые готовы бросить оружие. Они давно бы разошлись по закоулкам или ушли в горы, если бы не боялись Локотоша. Локотош со своей дисциплиной у них как бельмо на глазу. Грозится переворошить все, если хоть один человек исчезнет из отряда.
Когда Локотош по телефону передавал Якубу имена бойцов, отличившихся в схватке у ворот, чтобы тот отметил их, выпустив боевой листок, Якуб вовсе не собирался чествовать героев первого боя. Не это было у него на уме. И когда Локотош думал, как лучше использовать трофейное оружие, не создать ли новый отряд или не раздать ли винтовки животноводам, Якуб тоже занимался трофеями, но только другого рода.
Среди добычи, отправленной Локотошем в штаб, оказалось новенькое офицерское обмундирование. Его обнаружил Азрет и, конечно, сразу же показал Якубу, полагая, что тот откажется от него и тогда его можно будет взять себе. Но Якуб не отказался. Сапоги пришлись ему впору, брюки тоже. Китель немного тесноват, но если перешить пуговицы... Неизвестно также, как поступить с аксельбантами. Оставить — очень уж пышно, бросается в глаза. Срезать — пропадет вся красота. Бештоев вертелся перед зеркалом, когда дверь раскрылась и на пороге появился капитан. Рука его невольно схватилась за пистолет — ведь перед ним стоял гитлеровец. Только самодовольная ухмылка Азрета остановила непроизвольный жест капитана. А потом он и сам в «гитлеровце» узнал Якуба.
— Как обнова?— принужденно пошутил Якуб.
— Когда богатый покупает обнову, говорят: «Носи на здоровье». Когда бедный приобретает что-нибудь, спрашивают: «Слушай, где ты взял?» Собираешься носить?
— Понимаешь, еще ненадеванное. С иголочки.— Якуб оправдывался.— И к тому же как раз по мне.
— Тогда на здоровье.
— Врага делает врагом не одежда. Сниму погоны и аксельбанты, нацеплю шпалы. Обносился совсем.
Он резко сорвал красивый плетеный шнур и бросил его на пол вместе с золотым вензелем.
— Ты прав. Предатель носит форму тех, кого он хочет предать...
Якуб вскипел. Оттопыренные губы затряслись, глаза налились кровью.
— Я пришел к тебе по делу.— Локотош говорил холодно. Слишком многое ясно. Бештоев не хочет примирения. Расщелина становится руслом для мутного потока, а русло, в свою очередь, размоется, расширится, и образуются два берега, которые не соединить ничем.— Тебя интересует, как прошел бой?..
— Я все знаю.
— А что именно?
Тут Азрет Кучменов решил, как видно, ошарашить Локотоша, чтобы капитан не очень задирал нос, выдавая себя за героя. И Якуб не сидел сложа руки.
— Товарищ Бештоев сам захватил трофеи почище твоих. Деньги.
— Откуда они взялись?
— Задержали банковских крыс. Отца и сына,— сказал Якуб.— Взвалили на спину по мешку денег и хотели податься за хребет. Мы их накрыли. Деньги я спрятал, а воры сидят в башне, ждут суда. Оришева-старшего, я думаю, надо пустить в расход, а мальчишку можно оставить. Пригодится в отряде, пойдет разведчиком.
К удивлению Азрета, Локотош не проявил к деньгам никакого интереса. И никаких Оришевых Локотош не знал. Как ни поступит с мародерами — все будет правильно. Он и сам готов казнить любого, кто хочет воспользоваться народным бедствием, чтобы обогатиться. Капитан заговорил о другом.
— Надо собрать командиров подразделений, обсудить итоги боя у Чопракских ворот. Первый успех не должен вскружить нам голову. Бой вскрыл и недостатки нашей обороны. Связь плохо налажена. Нет четкого взаимодействия. Огневые точки действуют обособленно. Надо наладить сигнализацию, подумать об использовании трофеев, создать отдельный отряд, вооружить его немецким оружием...
— Ты хочешь в руки бойцов вложить оружие врага. Почему же нельзя носить его одежду? Почему одежда — предательство, а оружие — нет?
— Во-первых, это разные вещи. Во-вторых...
— Что во-вторых?
— Я не тебя имел в виду.
— Как это не его?—Азрет решил показать клыки. Пусть знает Локотош, какую сторону возьмет Кучменов, если между Локотошем и Якубом так пойдет дальше.— Каждый дурак поймет, кто имелся в виду. Я только удивляюсь, что у Якуба такое длинное горло. Слова долго не выходят наружу, чтобы их услышало ухо собеседника. Если бы мне сказали такие слова... К сожале* иию, я нетерпелив... У меня слово вылетает сразу, как выстрел. Выстрелишь, а потом жалеешь...
— А ты меньше стреляй, тем более когда не с тобой говорят. Ясно?
Кучменов был не из храбрых, а Локотоша он боялся не только как подчиненный командира, но и как решительного человека.
— Ясно, капитан.— Кучменов сознательно опустил слово «товарищ», но капитан не обратил на это внимания.
— Ты лучше займись делом. Собери командиров. Сбор в семь ноль-ноль.
— Может, пораньше? Чтобы засветло они вернулись на свои места.
— Дорогу к себе и в тумане найдут. Сбор в семь ноль-ноль.
Якуб начал снимать трофейную форму. Его все еще занимала эта одежда. Или, может быть, он нарочно вернулся к разговору о ней, чтобы утвердить на нее свое право.
— Слушай, Азрет, найди женщину, чтобы пришила петлички и звезды на рукава. Расскажи ей, как это делается.
— Найду. К совещанию все будет готово.
Все командиры явились к семи ноль-ноль. Они расселись вдоль стен, и было их одиннадцать человек. От Локотоша не ускользнуло, что командиры здороваются с ним равнодушно, будто не было победы в ущелье, будто ничего не произошло. Правда, не было среди них никого из «гвардейцев», то есть из бойцов Нацдивизии, составляющих ядро отряда и опору капитана Локотоша. Все «гвардейцы» на своих позициях у Чопракских ворот. А здесь собрались преимущественно жители аулов. Лица их встревожены, недовольны, угрюмы, в глазах вопрос: «Ну что еще придумали, чего ждать?»