Сломанная роза
Шрифт:
— Благодарю, лорд Вильям. Я подумаю над вашими словами.
И она поскакала обратно к Джеанне, с огорчением думая, что ни слова во всем разговоре не было сказано о том, что Рауль де Журэ мог бы быть верным мужем.
В следующие несколько дней Галеран замечал, что Рауль и Алина ведут себя как-то странно. Раулю он доверял, не сомневался, что тот в случае необходимости женится на Алине, а ему самому нужно было заняться делами куда болееважными и срочными.
По мере приближения к Лондону все больше путников направлялись, как и его отряд, в сторону города. Это свидетельствовало об общем волнении и признании нового короля. Однако чем ближе была цель, тем беспокойнее становился лорд Вильям.
Когда они въезжали в Уолтхэм, отец вполголоса сказал Галерану:
— Как только мы принесем присягу Генриху, все уладится.
— Генрих будет лучшим королем, чем Роберт.
— Если забыть, что на нем лежит проклятие. Из-за неприязни к Фламбару и тревоге за тебя я решился присягнуть Генриху, но, сынок, не знаю, правильно ли поступаю.
Галеран взглянул на отца.
— Но не можешь же ты ехать в Вестминстер и не присягать Генриху.
— Знаю, знаю. К тому же уже несколько дней меня мучают ужасные боли…
И к тому времени, как отряд остановился на ночлег в аббатстве, лорд Вильям уже не сдерживал стонов и едва держался в седле.
Когда ему помогли спешиться, лечь и монахи засуетились вокруг него, к Галерану подошла Джеанна.
— Он в самом деле болен?
— Если и нет, то от этих лекарств непременно заболеет. — Галеран раздраженно рванул завязки заплечного мешка, взглянул на Джеанну и увидел, что она все поняла.
Удостоверившись, что рядом никого нет, он тихо пояснил:
— Отец принял гибель Рыжего близко к сердцу. Генриха он согласился поддерживать только оттого, что в наши дела вмешался Фламбар. Он решил помочь нам, а теперь его гложут сомнения. Он считает — и, видимо, не напрасно, — что не может иметь успеха замысел, основанный на убийстве.
— То, что исходит от Фламбара, тоже не может быть достойным!
— Я согласен с тобой. Хорошие и дурные люди часто волею судьбы оказываются на одной стороне.
— А если твой отец не поедет с нами дальше?
— Ничего страшного. Он ведь не намерен открыто поддерживать притязания Роберта на престол. Генриху еще придется обхаживать его. Надеюсь, что придется.
— Так мы поедем в Лондон без лорда Вильяма?
— Разумеется. Нам нужно уладить наше дело, и эти первые дни правления Генриха, пожалуй, лучшее время. Сйчас, как мне кажется, он с легкостью пообещает что угодно и кому угодно, чтобы заручиться поддержкой.
— Твой отец прав, — досадливо вздохнула Джеанна. — Такие решения надобно принимать, исходя не из одних сиюминутных нужд. Если бы не я, вы оба были бы куда свободнее в вашем выборе.
Галеран дотронулся до ее щеки.
— Джеанна, я тебя простил. Было бы чудесно, если б и ты себя простила.
Она в изнеможении закрыла глаза, но устало не тело ее, а дух.
— Это так трудно. Только представь, как могло бы все сложиться…
Галерану мучительно хотелось утолить все ее печали, но сделать больше, чем он уже сделал, нельзя.
— Почти так же, как сложилось, любовь моя, особенно в вопросе, кто должен стать королем. Я знаю Роберта и не хочу, чтобы королем Англии стал он. Мне неважно, кто пустил ту проклятую стрелу. — Он обнял жену. — Ну же, не печалься. Пойдем лучше поищем Алину и Рауля, пока они не натворили чего-нибудь.
Аббатство заполонили стекающиеся в Лондон толпы, так что Алина и Рауль, даже если б хотели, вряд ли могли уединиться. Скоро Галеран увидел их обоих на низкой монастырской стене. Они играли на грошовых тростниковых свирелях.
— Рауль купил их у разносчика, — объяснила Алина, выведя короткую трель. — Он говорит, там, у стен, настоящая ярмарка, такое веселье! Может, и нам пойти посмотреть?
Галеран и Джеанна обменялись взглядами. Конечно, это лучше, чем сидеть в душной, переполненной комнате для гостей и мучиться от беспокойства.
Вечерние тени удлинялись, местный люд спешил домой к ужину, но акробаты и жонглеры все не уходили с пустеющей площади перед аббатством в надежде на заработок, а бродячие торговцы и разносчики не торопились убрать свой товар.
Галеран купил сластей у пирожника, и они с Джеанной ели на ходу, бродя между импровизированных рядов, разглядывая глиняную посуду, связки бус, башмаки и чепцы.
Один купец продавал чудесные шелковые ткани, но путешественники не захотели обременять себя ненужной поклажей, и тогда он принялся соблазнять их лентами. Галеран купил Джеанне синюю, а Рауль выбрал белую для Алины.
Алина понимала, что должна остерегаться пылкого южанина, но ей так хотелось, чтобы на долгие годы одиночества у нее сохранился его подарок.
— Цвет непорочности, — с дразнящей усмешкой сказал он, умело завязывая длинную ленту замысловатым бантом.
— Немного запутанная непорочность, — заметила она, принимая из его рук бант.
— Очаровательная, загадочная, смелая. Как вы.
Алина посмотрела на него с опаской.
— Сэр Рауль, разве сегодня мы упражняемся в лести?
— Вы угадали! Люблю остроумных противников.
— Тогда и я должна признать, — с бешено забившимся сердцем парировала Алина, — что вы хороши собою и смелы. Но никакой загадки я в вас не нахожу. Мне слишком ясны ваши намерения.
— Неужели? Милая Алина, они неясны до конца мне самому.
— Значит, мне и впрямь есть о чем тревожиться.
— Да, это так.
Она рассеянно теребила длинные концы ленты.
— Что-то, кажется мне, я получила уже довольно загадочных предостережений. Итак, — продолжала она, взглянув ему прямо в глаза, — вы видите, вот я — в безопасности за высокими стенами моей непорочной твердыни, и не открою ворот в ответ на льстивые речи. Что предпринял бы коварный враг — воображаемый коварный враг, — чтобы повредить мне? В чем еще мне предстоит совершенствоваться?