Сломанная роза
Шрифт:
Его тон показался Джеанне излишне надменным.
— Одно то, что вы способны зажечь ее кровь, еще не значит, что у нее нет призвания к благочестивой жизни!
— Разумеется; это зависит лишь от того, силен ли жар в крови. — Он заглянул ей прямо в глаза. — Леди Джеанна, скажите: желали бы вы, чтобы Алина оказалась заперта в монастырских стенах, если это противно ее натуре?
— Никто и никогда не принуждал ее к этому. То был ее собственный выбор…
— Порой люди могут и передумать. И подчас бывают благодарны судьбе, помешавшей совершить непоправимую ошибку. Как вам кажется, не стоит ли нам позволить Алине разобраться в своих чувствах прежде, чем она примет окончательное решение?
Глаза Джеанны блеснули, как сталь.
— Только, сэр мудрец, прошу помнить, что вы разбираетесь в ее чувствах и не трогаете остального, не то, будь вы хоть трижды крестоносец, вам недолго останется разбираться в чем бы то ни было!
Она устремилась прочь от него к леди Марджори; он проводил ее взглядом, пробрался сквозь толпу, наполнившую зал, и незамеченным встал за спиною у Алины, которая отрешенно покачивала ногою колыбельку Донаты.
— Вы нечестно играете, госпожа моя.
От неожиданности девушка подпрыгнула, а когда повернулась к нему, на ее щеках алел предательский румянец.
— Что?
— Разве не по вашему наущению ваша кузина угрожала отрезать мне те части, что особенно тревожат вас?
Румянец Алины стал еще гуще.
— Я ничего не делала!
— Так вы признаете их власть?
Она отвернулась, высоко задрав нос.
— Полагаю, у вас уже была возможность убедиться, что ваши мужские достоинства не имеют надо мною никакой власти.
— Но нам помешали, — нагнувшись, шепнул он ей на ушко. — Хотите довести бой до конца?
Маленькая чертовка, подумал Рауль, как божественно она выбирает духи. Ее кожа источала ароматы розы, вербены и еще чего-то трудноуловимого, и эти запахи дразнили его обоняние, обостряли чувства сладким, вечным обещанием женственности, уравновешивающей и умиротворяющей грубый мир мужчин.
— Не прикидывайтесь дурачком, — прошипела Алина, развеивая его романтические размышления. — Если б у вас было хоть малое представление о приличиях, вы бы не выставлялись так!
Рауль оскорбленно выпрямился.
— Я купался, леди Алина. Вполне невинное занятие, а после грязной работы даже благочестивое. Если б вы имели хоть малое представление о приличиях, то не стали бы смотреть.
Алина оставила его упрек без ответа и склонилась к колыбельке, оправляя Донате одеяльце.
— Быть может, нам следовало бы повторить все сначала на равных условиях, — сказал он. — Я нагой и вы нагая, и посмотрим, кто моргнет первым.
Он услышал приглушенный смешок и сам улыбнулся. Ах, как любил он эту девушку, которая могла смеяться от таких слов. Тихо, нежно он дотронулся до ее шеи, там, где из-под короткой накидки виднелись выбившиеся из кос золотистые завитки. Образ обнаженной Алины, не прикрытой ничем, кроме своих густых распущенных волос, всю ночь стоял у него перед глазами, не давал уснуть. Или бессонница происходила оттого, что после Эллы у него так и не было ни одной женщины?..
Алина замерла от прикосновения.
— Но, — продолжал он, нарочно не убирая руку с чувствительного места, — как учитель, я думаю, вам следует избегать вида моего нагого тела, пока не познакомитесь с некоторыми начальными приемами.
Она вздрогнула, сбросила его руку и посмотрела на него снизу вверх широко раскрытыми ясными глазами, хотя с пламеневшими щеками поделать ничего не могла.
— Рауль де Журэ, вы могли бы выплясывать передо мною в чем мать родила, и мне ничего не стоило бы оставаться совершенно спокойной! Чего, видимо, нельзя сказать о вас.
Рауль расхохотался.
— Ах, Алина, вы — самая глупая, дерзкая, наивная девчонка из всех, кого я знаю.
Джеанна беседовала с леди Марджори о прорезывании зубок у детей, по временам поглядывала на сидящих в стороне Алину и Рауля и неодобрительно хмурилась. Ей казалось, будто она наблюдает приближение летней грозы, но вспышку молнии предотвратить не сможет. Остается лишь молиться, чтобы она не причинила никому вреда.
Можно отправить Алину обратно в Берсток, но тогда придется отправлять вместе с нею охрану, а это ослабит их отряд; она же не может позволить, чтобы Галеран подвергался опасности.
Можно попросить Галерана услать прочь опасного друга, но, во-первых, это невежливо, а во-вторых, Джеанне правилось, что рядом с Галераном есть такой отважный и сильный воин.
Да и, кроме того, кое в чем Рауль прав. Все уже свыклись с тем, что Алина избрала путь целомудрия, что мирская суета ей претит, а мужчины и замужество неинтересны. Но если она искренне заблуждается, лучше понять это сейчас, пока не принят постриг.
От тревожных раздумий Джеанну отвлекла служанка, которая подала ей маленький свиток пергамента.
— От кого?
— Не знаю, госпожа. Привратник сказал, что это вам прислали.
Джеанна развернула свиток, радуясь, что умеет хотя бы читать: в письме она была намного слабее.
Она прочла имя Раймонда, и у нее перехватило дыхание.
Записка была короткой:
«Я не желаю зла ни вам, ни вашим близким, но не желаю терять ни вас, ни мое дитя. Принесите Донату в деревенскую церковь, пока не пролилась кровь».
Сначала Джеанна принялась лихорадочно думать, как ей одной защитить обоих мужчин, вовлеченных ею в эту беду. Но затем вспомнила, что Раймонд, возможно, пытался убить ее мужа и выкрасть ее дитя. Нет, он ее защиты не заслуживал.
И потому она пошла к Галерану.
— Я хочу говорить с тобою.
Он, извинившись, прервал разговор с отцом.
— В чем дело?
Она молча отдала ему свиток.
Он прочел его не меньше трех раз сряду.
— Откуда это у тебя?
— Служанка принесла.
Он пристально смотрел на нее.
— Ты хотела пойти?
Как хотелось Джеанне, чтобы подобные вопросы были невозможны!
— Да, — честно сказала она, но, увидев, как исказилось лицо мужа, поспешно прибавила: — Чтобы уберечь тебя.