Сломанная тень
Шрифт:
Черт! Князь схватился за голову. Вот! Как всегда! Сболтнул лишнее!
– Могу ошибиться, но сдается мне, господин Налединский отбыл туда месяцев пять, а то и шесть назад…
– Все верно!
– А шантажировать вас когда начали?
– Третьего дня! Слушайте! Зачем вам подробности? Скажите прямо, сможете его выкрасть? О вас говорили, как об очень ловком человеке…
– Кто?
– Не помню! Кажется, жена. Вы устроили кому-то побег из тюрьмы…
– Это преувеличение! Я действительно спас некоего Тучина от обвинения в убийстве…
– Кого? –
– Да!
– Зря! Ох, зря…
– Но я не крал писем, не делал подкопов под тюрьмой, не нападал на стражу. Я просто изобличил настоящего убийцу!
Расстроенный князь позвонил в колокольчик. Камердинер, вероятно, караулил у дверей и появился мгновенно.
– Эй! Петруха! Ну-ка еще такой кофий!
– Да вы что?! – воскликнул Тоннер. – На тот свет захотели?! Еще чашечка – и апоплексический удар вам обеспечен!
– Ладно, не надо! Так сможете украсть письмо у Марфуши?
– А вы уверены, что оно у Марфуши? – Тоннер поднял с пола записку и принялся ее разглядывать.
Князь задумался:
– Разумеется! В первый раз, когда мы встречались с шантажисткой, моим людям удалось проследить за ней и узнать, где она живет! А сегодня Петруха сорвал с нее шляпку и увидел лицо!
– То есть сами вы лица не видели?
– Ни разу! И фигуры не видел! Мы оба раза сидели в экипаже, там темно. Эта дрянь вечно в шляпке, на лице маскарадная маска.
– Это хорошо… – задумчиво протянул Тоннер.
– Что хорошего? – не понял князь. Кофе придал ему сил, он сумел самостоятельно переместиться на диван и сесть.
– Если скрывает лицо, значит, боится, – пояснил Тоннер. – Боится огласки. Как только выясним, кто она, и припугнем, тут же вернет письмо!
– Но Марфуша его не отдала! Заверещала, дурочкой прикинулась!
– Значит, это не Марфуша!
– А кто же?
– Давайте рассуждать! Вы сами лица не видели, а Петруха ваш мог накинуться на первую подъехавшую к черному ходу женщину…
– Мог! – вынужден был согласиться князь.
– Далее! – Тоннер потряс письмом. – Не слишком ли изящный стиль для юродивой? Да и вообще, умеет ли Марфуша писать? Знает ли французский?
– Откуда мне знать!
– Надо выяснить! – задумчиво сказал доктор.
– Как?
– Я попробую!
– Так вы беретесь? – с надеждой спросил князь. Он так устал от догадок, предположений, надежд и их крушений, что был готов сам пойти к Бенкенштадту с повинной. Будь что будет! Однако доктор своими рассуждениями вселил в него надежду.
– Я ничего не могу обещать. Давайте выясним, кто она, ваша шантажистка, а потом прикинем, как выманить у нее письмо.
– Давайте, – согласился князь.
– Тогда рассказывайте!
– Что? – изумился Дашкин. Вроде все рассказал, даже больше, чем надо.
– Кому письмо писано и о чем?
– Но зачем вам это знать? – что-то оборвалось внутри у Арсения Кирилловича. А не попал ли он в ловушку? Вдруг доверился осведомителю? Или тайному сотруднику! Другой бы не стал о содержании спрашивать!
– А как понять, то ли это письмо? Допустим, отдадут мне два листочка…
– Три!
– А вдруг не те?
Эх! Будь, что будет!
– Начинается: «Дорогой Николя! Наконец-то нашлась оказия написать!» Дальше… Дальше я излагаю Веремееву свои соображения… – Дашкин прикусил язык и закрыл глаза руками. Если Тоннер агент Третьего отделения, песенка князя спета! Сам! Сам во всем признался! – Поцелуйте крест, что никому не скажете!
– Не могу. Я католик. – Князь ни малейших симпатий у Тоннера не вызывал – грубый, вздорный человек, мучающий жену ревностью и мелкими придирками. Но допустить, чтобы из-за своих убеждений кто-либо отправился на каторгу или платил шантажистке, Тоннер не мог.
– Но вы…
– Я никому не скажу. И попробую помочь. Все обдумаю, соберу кое-какие сведения и заеду к вам завтра после обеда.
– А мне? Мне что делать?
– Лежать, выздоравливать. Пошлите слуг в аптеку, вот рецепт. Поправляйтесь! Не исключено, что вам придется завтра ехать на маскарад.
– Платить выкуп?
– Нет! – помотал головой Илья Андреевич. – Служить приманкой!
Денис вернулся домой злой, усталый и голодный. Заспанный Никанорыч сообщил, что остатки ужина подали час назад Лаевскому с Тучиным. Соврал, конечно, шельмец! Просто не хотелось дворецкому ради какого-то Угарова будить лакеев.
Если бы не Филипп Остапович, Денис так и лег бы спать несолоно хлебавши. Швейцар, добродушный и счастливый оттого, что Пантелейка вернулся живой и невредимый, подмигнул Угарову, дождался, пока Никанорыч уйдет восвояси, и повел на кухню. Обшарив кастрюли и противни, навалил огромную тарелку снеди, поставил перед Денисом.
– Може, и ты порубаешь? – спросил своего ненаглядного казачка.
– Да не хочу я, дядя Пилип. Меня Катерина кормила-кормила, поила-поила. Хорошая она! Только шавка у них злая. Хочешь поглядеть?
– Шо? Никак, намалював, хлопче?
– Да! Мне Данила стопку бумаги подарил и карандаш. Итальянский!
– Ух ты! Молодец! – Филипп Остапович с восхищением посмотрел на протянутый листок. – Постой! А цэ не та шавка, що позаминулого дня навкруги дому бігала? [53]
– Может, и та.
– А ты что, малыш, рисовать умеешь? – спросил с набитым ртом Денис.
– Да! Я – художник! – гордо заявил казачок.
– Дай-ка! – Денис кинул на листок беглый взгляд и вытаращил глаза от удивления: – Действительно, молодец. И на Моську похоже.
53
Не та ли это шавка, что позавчера вокруг дома бегала? (укр.)