Сломанная тень
Шрифт:
– Нет! Если мне суждено родить этого ребенка, я с ним не расстанусь! Вы только вдумайтесь, сами вдумайтесь, что предлагаете! Отдать собственное дитя в приют, обречь на нищету, лишить ласки, материнского тепла! Нет, это немыслимо!
Тоннер был очень удивлен. Обычно великосветские блудницы даже не задумывались о таких материях.
– Ну… Я не знаю! Есть и другие варианты, правда, более дорогие. Можно подобрать семью. Конечно, мещанскую, не волнуйтесь, крестьянская абсолютно исключена, делать вашего сына или дочь крепостными никто не собирается! Эти люди за некоторую ежемесячную плату будут воспитывать вашего ребеночка, а вы сможете опекать, иногда даже навещать…
– Нет! Нет! Все не то… – Полина выпустила доктора и заломила руки. – Господи! Что мне делать? На мне уже платья не стягиваются!
– Ну, это самое простое. Обновите гардероб, купите платье пошире! Месяц или полтора вы еще можете обдумать решение…
– Месяц? – с надеждой взглянула на него Аполлинария.
– Да!
– А насчет платьев… Я уже прошлась по лавкам. Сегодня. Кое-что присмотрела…
Внезапно она улыбнулась. Не виновато-печально, как мечущаяся между супружеским долгом и материнским инстинктом женщина, а радостно и светло, будто все ее проблемы мигом разрешились! Тоннер улыбнулся было в ответ ободряюще, но понял, что улыбка предназначена не ему! Илья Андреевич обернулся. В распахнутую швейцаром дверь входил Матвей Никифорович Кислицын, с которым Тоннер имел честь познакомиться накануне.
– Какой на вас кардиган! – вместо приветствия воскликнула Полина.
– Добрый вечер, Полина Андреевна! Здравствуйте, господин доктор, – раскланялся Матвей Никифорович. – Да-с! Кардиган! Купил вот!
Кислицын небрежно скинул обновку на руки швейцару.
– И фрак новый! – всплеснула руками Полина.
– Да! – крутясь, хвастался Кислицын. – Наконец-то жалованье выплатили. Сразу за три месяца. Вот и решился на обновки. Не все ж старье донашивать!
– Вам так идет лиловый!
– Вы думаете? – кокетливо спросил Кислицын. – А я, признаться, сомневался, не слишком ли экстравагантно…
Сомнений у доктора не осталось – перед ним счастливый соперник Угарова и отец будущего ребенка Полины. Счастливая парочка, увидев друг друга, совершенно позабыла обо всем на свете. С доктором даже не попрощались, даже не кивнули напоследок. Взяв Матвея Никифоровича за локоток, Полина повела его на второй этаж.
– Мне столько надо вам рассказать! Такой ужасный день! У тетушки какие-то камни, на Марфушу напал нищий, повесился барон Баумгартен…
– Баумгартен повесился? Бог мой!
– Ваша шуба, господин доктор! – отвлек Тоннера Филипп Остапович.
– Спасибо, – печально сказал доктор и, вспомнив о Дашкине, приказал: – Поймай-ка мне извозчика!
– Что его ловить? Вон дожидается, пока кислицынское старье выгрузят! – Швейцар кивнул на окно, за которым действительно стоял извозчик.
– Отлично!
– Можно вас попросить, господин доктор?
– Конечно!
– Как доедете, этой же колымагой моего хлопчика домой отправьте. Пантелейку, казачка! Он вас у вас дожидается!
– Обязательно! Только этой колымагой никак! Я сначала к Дашкину! А уж потом непременно!
– Давайте я вам полтинник дам! Ему на дорогу!
– Что вы! Не надо!
– Дай вам бог здоровья!
Глава шестнадцатая
– Умоляю, Илья Андреевич! Князь, верно, с ума сошел! Меня шлюхой обозвал. Господи, господи, делать-то что?
– Лечить! – ответил за Всевышнего Тоннер. Он шел, вернее бежал к кабинету Арсения Кирилловича, а за ним, утирая платком слезы, еле поспевала княгиня Юлия. – Временные помрачения сознания обычно проходят вместе с отеком. Где он такую шишку себе набил?
– Гулящая девка огрела.
– Что? – Тоннер от изумления остановился.
– Он в экипаж к ней подсел; о цене, видать, не сговорились.
– Простите, князь сам вам это рассказал? – Илья Андреевич не скрывал своего удивления.
– Нет! Что вы? Господин Угаров!
– Угаров? – еще больше удивился доктор.
– Приятель господина Тучина…
– Знаю. Я знаком с господином Угаровым…
– Он проезжал мимо и увидел, как князя выкинули из экипажа… Я хотела в полицию заявить, но князь – ни в какую…
– Значит, Юлия Антоновна, к Лаевским Арсений Кириллович уже с синяком поехал?
– Да! – призналась княгиня. – Стыд-то какой!
– Зря вы ему позволили. С потрясением мозга надобно в кровати лежать!
– Я пыталась его удержать! – взвизгнула Юлия. – Да куда там! Я для него никто!
– Но сейчас-то, надеюсь, Арсений Кириллович в постели?
– Откуда мне знать? Он в кабинете, никого не пускает. Только Петруху, камердинера.
Тоннер постучал в дверь кабинета. Ответа не последовало.
– Может, снова уехал? – нахмурился Илья Андреевич. Княгиня пожала плечами. Доктор еще раз постучал и очень громко представился:
– Это Тоннер! Илья Андреевич!
Опять не дождавшись ответа, Тоннер решил уйти, поднял с пола саквояж, но в его руку вцепилась Дашкина:
– Нет! Умоляю вас! А вдруг ему снова плохо? Я вас очень прошу! Вдруг он без сознания!
Тоннер аккуратно приоткрыл дверь. Князь, распластавшись, лежал на ковре перед письменным столом. Илья Андреевич бросился к нему, подозревая, что помощь уже бесполезна – лицо Дашкина отливало характерной для покойников зеленью, но, наклонившись, уловил слабое дыхание.
– Мертв? – прикрыла в ужасе рот руками Юлия.
– Жив! – Тоннер пытался найти пульс, но безуспешно. – Чашку кофе! Крепкого, наикрепчайшего кофе! Быстро!
Княгиня закивала, пошла к двери, но тут же вернулась с вопросом:
– С сахаром?
– Быстро!
Тоннер подскочил к узкому кожаному дивану, схватил подушку, вернулся к князю и, приподняв голову, устроил ее на подушке. Потом раскрыл саквояж, чтобы достать нашатырный спирт, и оторопел: собираясь утром, обратил внимание, что настойки опия осталось всего ничего, и взял запасную склянку, которая сейчас в саквояже отсутствовала! Неужели забыл в спальне Софьи Лукиничны?