Сломанная тень
Шрифт:
– Вас ограбили? – предположил Тоннер.
– Не знаю!
– Но здесь беспорядок…
– Так и было. Натура у меня такая…
Тоннер пожал плечами. Из какого она, интересно, сословия? Крестьянка? Нет! Руки у нее, как у того калики, белые, трудом не испорченные. Купчиха? Да они таких слов, как «натура», сроду не слыхивали. Дворянка? Мещанка? Надо подумать!
Марфуша тем временем достала из-под подушки валик и внимательно оглядела швы. Слава богу, все в порядке.
– Нет! Не ограбили! Все на месте!
– Но ведь замки перевешены! Вы сами сказали!
– Замки? – блаженная задумалась. – Я, видно, сама их перепутала, когда комнату закрывала.
Тоннеру почудился скрип половицы. Он сделал Марфуше знак, чтобы та замолчала, и выскочил на лестницу. Свеча горела тускло, в двух шагах ничего не было видно.
– Кто там? – крикнула Марфуша.
– Вроде никого. Послышалось!
Вернувшись в комнату, Тоннер увидел, что Марфуша сунула валик обратно под подушку, сидит на кровати и улыбается.
– Мы с вами за просвирками собирались, – напомнил Тоннер.
Блаженная наморщила лоб:
– Не найдем, темно во дворе!
– Лампу возьмем. – Тоннер взял со стола масляную лампу, зажег ее свечой и двинулся к выходу. – Пошли!
Марфуша задумалась.
– Идете или нет?
Оставаться одной было страшно. Марфуша приняла соломоново решение – вытащила валик и прижала к груди.
– Заночую у дуры-матушки. Лягу на пол, положу под голову, – пояснила она, кивнув на валик.
Они заперли дверь на все замки и спустились по вонючей лестнице на первый этаж. Приказания в доме исполнялись медленно, массивная дверь на скрипучих петлях была все еще открыта.
Выйдя во двор, Тоннер сразу позавидовал Марфуше: ей в клоке было не так холодно, как ему во фраке.
– Где, говорите, напали на вас?
– У кустов!
Марфуша повела Илью Андреевича мимо каретных сараев и конюшни к калитке. Там действительно росли чахлые кусты, возле которых после долгих поисков был найден сверток. Развернув влажную бумагу, Тоннер обнаружил, что и просвирки намокли. Илья Андреевич выругался, забросил их подальше и заторопился обратно – он совсем замерз. Марфуша еле за ним поспевала.
Однако дверь черного хода оказалась закрыта; как Тоннер ни стучал и ни кричал, она не отворилась. Пришлось вернуться к калитке, дойти до переулка, упиравшегося в Фонтанку, спуститься к речке, а потом по набережной трусить к парадному входу.
Швейцар очень удивился, завидев мужчину во фраке, но, узнав в его спутнице Марфушу, кинулся ей навстречу. Блаженная испугалась и спряталась за спину Тоннера. Что сегодня за день, все на нее бросаются!
– Благослови, матушка! – и швейцар плюхнулся на колени.
Признав Филиппа Остаповича, Марфуша успокоилась и быстро его перекрестила.
– Скажи, не случилось ли что с Пантелейкой? – спросил швейцар.
Блаженная наморщила лоб.
– Чаи пьет, баранки гнет, сахарком закусывает.
– Где?
– У людей хороших, собой пригожих! – торопливо проговорила Марфуша – она тоже успела изрядно продрогнуть.
– Верно, у меня дома сидит, меня дожидается, а Данила с Катей его потчуют, – предположил Тоннер.
– Кто это – Данила с Катей? – строго спросил Филипп Остапович.
– Мои слуги!
Князь Дашкин до прихожей доплелся с превеликим трудом – к физическим мукам добавились душевные. Но, увидев ненавистного врага, он преобразился, словно старая цепная собака: глаза налились кровью, члены распрямились, голос обрел прежнюю мощь.
– Попалась, сука! – он бросился к Марфуше. – Отдавай письмо!
Юродивая вцепилась в свой валик, от испуга не в силах даже пищать. Князь принялся ее бесцеремонно ощупывать, а затем вырвал ридикюль и начал в нем рыться. Филипп Остапович, вошедший в дом последним, увидев такое, сразу оттолкнул оторопевшего Тоннера, подскочил к князю, схватил его за шкирку, поднял, как пушинку, и неминуемо бы шмякнул об пол, но в брыкающегося Арсения Кирилловича вцепился Илья Андреевич:
– Это князь Дашкин! Отпустите его!
– Отойди! – швейцар кинул на Тоннера безумный взгляд.
– Это князь Дашкин! – заорал Илья Андреевич. – Поставьте его на пол. Он ранен.
На виске Арсения Кирилловича красовался огромный синяк. От резкого рывка князя замутило, он прикрывал рот рукой.
– Что случилось? – раздался голос с лестницы. Андрей Артемьевич с Ольгой прервали очередное сражение ради ужина, но никого в столовой не нашли.
– Его сиятельство князь Дашкин! – доложила Софья Лукинична, которую Тоннер и не заметил в суматохе.
– Добрый день, сударыня! – кивнул он.
– Ах, это снова вы? Я рада! – Софья Лукинична протянула Тоннеру руку для поцелуя.
– Приветствую вас, Арсений Кириллович! – помахал рукой Лаевский. – Филипп Остапович! Отпустите его сиятельство, прошу вас!
Швейцар нехотя повиновался. Отпущенный Дашкин постоял секунду, потом согнулся и упал на четвереньки. Его вывернуло на пол светло-желтой слизью.
Андрей Артемьевич, поддерживаемый Ольгой, спускался по лестнице.
– У князя потрясение мозга, – быстро определил Тоннер, заглянув в зрачки Дашкина и внимательно осмотрев синяк.
– А вы, собственно, кто? – спросил забывчивый Андрей Артемьевич.
– Доктор! Илья Андреевич! Он вчера у нас ужинал, – напомнила Ольга.
– Ах да! Добрый вечер! Богатым будете! Не признал-с! Как поживаете?
– Спасибо, господин генерал, отлично. А князю надо немедля в постель!
– Куда бы его положить, Оленька? – растерялся Лаевский.
– Домой… – высказал свою волю князь.
– Он недалеко живет, – вспомнил Тоннер, – довезем. Только вот на чем? Эй, как вас там…