Сломанная тень
Шрифт:
– Кого? Марфуши?
– Супруги моей!
– Нет, студент, не видел!
Глава тринадцатая
Второй день подряд Илья Андреевич выезжал из дома с твердым намерением навестить сестру, но ни повозиться с племянниками, ни попыхтеть трубочками с Адольфом (Тоннер всегда путал, кто из них кому шурин [45] , а кто кому зять [46] ), не получилось.
К Лаевским доктор собирался заглянуть на минуточку – убедиться, что Софья Лукинична нормально
45
Брат жены, муж сестры.
46
Муж сестры.
– Швыдко [47] добрались! – обрадовался швейцар, помогая доктору выбраться из экипажа. – Пивгодыны [48] не прошло, як послали!
– Что-то с Софьей Лукиничной? – испугался Илья Андреевич.
– С Софьей Лукиничной? – удивленно переспросил Филипп Остапович. – Нэ знаю! Давно нэ бачыв! Днем укатила!
– Кто-то еще заболел?
– А що, Пантелейка нэ казав [49] ? – снова удивился швейцар. – Вин не з вамы [50] ?
47
Быстро (укр.).
48
Полчаса (укр.).
49
А что, Пантелейка не сказал? (укр.)
50
Он не с вами? (укр.)
– Простите, кто? – поинтересовался Тоннер.
– Пантелейка, казачок наш, – пояснил Филипп Остапович, перемежавший в разговоре русскую речь с украинской. – Замість сына мені [51] . Его за вами послали.
– Нет. Видно, разминулись. – Тоннер, сунув швейцару неизменный саквояж с инструментами и лекарствами, поспешил в дом, на ходу расстегивая шубу. – Так кто же заболел?
– Ирина Лукинична! – Филипп Остапович, несмотря на преклонный возраст, легко обогнал грузного доктора на ступеньках.
51
Вместо сына мне (укр.).
– Что с ней? – озабоченно спросил Илья Андреевич, входя через услужливо распахнутую дверь в полукруглую прихожую.
– Брюхо болит, – Филипп Остапович на ходу принял от гостя шубу, перчатки и трость.
– Добрый день, господин доктор, – поклонился выбежавший Никанорыч. – Пойдемте, я вас провожу.
Подхватив саквояж, он повел Илью Андреевича на второй этаж. Филипп же Остапович снова выскочил на крыльцо и стал вглядываться в сгущавшиеся сумерки. Пантелейке дали денег на извозчика, но лишь в один конец, наказав вернуться с Тоннером.
«Не заблудился бы малец! Выборгская часть ох как далеко!»
– В полдень прихватило, – вытирая со лба холодный пот, прошептала Ирина Лукинична. – Я простоквашки выпила, тут и началось! Скрутило так, что выдохнуть боялась.
Тоннер посмотрел на часы – полшестого. Почему же доктора вызвали так поздно?
Будто подслушав его мысли, Ирина Лукинична пояснила:
– Думала, пройдет. Желудок-то у меня с детства шалит. Вроде ем каждый день одно и то же, а результат всегда разный. То полный порядок, то… Ой!
Ирина Лукинична схватилась за правый бок.
Спаленка пожилой женщины была маленькой и очень скромной: по центру узкая кровать, вдоль окрашенных в «перловый» цвет стен – немногочисленная мебель: дамское бюро с бумагами, столик для рукоделия и пара стульев с решетчатыми спинками.
– Болит постоянно или приступами?
– Приступами. Сначала будто колом проткнет…
– Где? – перебил Тоннер.
– Здесь, – несчастная положила руку на живот чуть ниже пупка. – А затем как начнет брюхо рвать, я спину колесом выгибаю! Потом вдруг отпустит…
– Большие перерывы между приступами?
– Большие! Я днем даже решила: все, кончились мучения. Велела карету закладывать, на службу вечернюю ехать. И вдруг опять! Как раз Полина, племянница моя, зашла. Посмотрела, как я корчусь, и за вами послала…
Последние слова Ирина Лукинична произнесла с явным неудовольствием – в докторах особого прока не видела. Все на земле от Бога, и болезни тоже. Если суждено тебе умереть, никакой доктор не поможет, а ежели нет – зачем деньги тратить.
– Вас тошнит? – спросил Илья Андреевич, щупая пациентке руку и лоб. Пульс несколько учащенный, неровный, температура нормальная…
– Нет, – смущенно ответила больная и, подумав, уточнила: – Иногда.
– Рвоты не было?
Ирина Лукинична так смутилась, что ее бледная кожа порозовела.
– Сударыня, я не из любопытства спрашиваю, – строгим тоном объяснил Тоннер. – Прежде чем назначить лечение, мне надо выяснить, что именно у вас болит.
– Я ж говорю, желудок! – проворчала пациентка и снова схватилась за бок. Тильмах, царствие ему небесное, хотя бы глупостей не спрашивал. – Да я и сама знаю, как лечиться.
– Если не секрет?
– Пластырь из шпанской мушки леплю. Просвирочки каждый час принимаю, запиваю святой водой.
– Помогает? – как можно серьезней спросил Тоннер, пытаясь прощупать живот через плотную ночную сорочку.
– А то как же! Вы, верно, меня плохо слушаете. Я уже говорила вам. Днем все абсолютно прошло, даже в церковь собиралась, но тут, как на грех, просвирки кончились, и по новой…
– Тут болит? – уточнил Илья Андреевич, чуть надавив под «ложечкой».
– Нет! Зачем вы ребра-то щупаете? – возмутилась Ирина Лукинична.
– Лягте, пожалуйста, на бочок! – попросил больную Тоннер.
Ирина Лукинична, кряхтя и охая, повернулась, и Тоннер начал ребром ладони постукивать по ее пояснице. Больная взвизгнула.
– Ага! – обрадовался Тоннер и для верности шлепнул по больному месту еще разок. – Значит, болит здесь?
– Ой! Ой!
– Простите великодушно! Увы, не причинив боли, обнаружить, где она локализована, нельзя.
– Лока… чего?
– Локализована, по латыни «где находится».
– Я вам без всякой латыни сказала где! Желудок болит.