Сломанная тень
Шрифт:
Эта сказка должна была достаться ей! Ей, ей, а не Софье!
Ирина чахла. Доктора, как водится, не могли найти причин. Родители повезли Ирину в монастырь – авось поможет. За внушительными стенами Ирина обнаружила иную жизнь, свободную от сомнений, страданий, ревности и любви. Желание остаться там было велико. Но были и сомнения.
Кто удержал ее от самоубийства? Бог? Чтобы она стала его невестой? Или дьявол, которому она проклятием открыла свою душу?
Мудрая игуменья уловила колебания девушки и посоветовала все еще раз взвесить.
И лукавый не растерялся – отрезал ей
Пару раз их навещала сестра с маленьким Володей. Патриархальная усадьба в эти дни будто взрывалась, даже старики-родители начинали суетиться, забыв о хворостях. Матушка торчала на кухне, чтобы, не дай бог, кухарка Вовочкину кашу не переварила, батюшка читал внуку сказки, Ирина то разыскивала потерянный Софьей в лесу роман, то собирала по оврагам перенос-траву, которая, по мнению сестры, должна была мигом вылечить родителей.
Ненормальной Софья тогда еще не была. Взбалмошной, эгоистичной, нервной – без сомнения, но не сумасшедшей. Свихнулась она после рождения Полины.
Похоронив родителей, Ирина снова заколебалась: идти ли в монастырь? Не осквернит ли она, великая грешница, его стены? В сомнениях прошел год. А потом пришло то письмо…
Буквы на конверте, взявшись за руки, отплясывали, подпрыгивали, носились по строчкам и подмигивали. Дрожащими пальцами сломав печать, Ирина Лукинична достала исписанный бисерным почерком листок. Андрей Артемьевич, ее любимый Андрей Артемьевич, взывал о помощи. Она выехала в тот же день.
Навалившиеся заботы были непривычными и очень тяжелыми, но Ирина жила рядом с мужчиной, которого любила. А Бог ли, дьявол ее к нему направил, было не так уж важно…
Софья не поправится, это Ирина знала точно – их бабушка по отцу тоже сошла с ума после родов. С той никто не нянчился, дед ее просто запер во флигеле и никуда не выпускал. Андрей же Артемьевич верил в медицину, таскал Софью по докторам, терпел измены и насмешки, считая своим долгом сохранение освященного Богом союза.
Каждую ночь Ирина Лукинична ждала, что Андрей Артемьевич придет к ней в спальню. Однако генерал Лаевский ценил в ней друга, помощницу, домоправительницу – кого угодно, только не женщину. Ирина Лукинична маялась, каждый скрип вощеной половицы пробуждал в ней безумную надежду, и только к утру проваливалась в неспокойный сон, где ее несчастную плоть терзали бесы.
Каждый день, иногда и по два раза, она ездила в церковь, в посты даже растительного масла себе не позволяла.
Облегчение пришло сразу, как только Марфуша поселилась в соседней с ее спаленкой комнатушке. Закончились месячные истечения, с ними исчезли и бесы, но любовь к Андрею Артемьевичу ничуть не ослабла; теперь Ирина Лукинична гордилась чистотой их отношений.
Беда пришла, откуда не ждали. В щупленькой Ольге угрозу увидела сразу. Младше Полины, а смотрит на Андрея Артемьевича… Смотрит как влюбленная женщина, как она сама смотрит, да только вот ее взглядов Лаевский никогда не замечал. Теперь уже не бесы, ревность терзала старую деву!
Подумав, Ирина Лукинична решила Змееву выпихнуть замуж.
Глава четырнадцатая
Софья Лукинична вышла из комнаты, чтобы устроить слугам взбучку – почитай, полчаса, как она дома, кофий уже попила, а платье, которое поменяла со скандалом, так и валяется в прихожей!
Ах, какой она закатила скандал в лавке! Визжала, кричала, топала ногами и кидалась стульями! Модистка поначалу спорила, а затем не выдержала, согласилась обменять на любое, невзирая на цену, платье, лишь бы Лаевская побыстрей убралась. Наивная! Софья Лукинична перемерила десяток, пока не остановилось на неоспоримо розовом, cuisse de nymphe effray'ee [52] , как высокопарно выразилась дура Сиклер. И эта красота, вместо того чтобы дразнить Полину, пылится в коробке!
52
Цвета бедра испуганной нимфы (фр.).
Софья Лукинична перегнулась через перила, набрала воздуха побольше, чтобы позычней гаркнуть, но, увидев в прихожей князя Дашкина, про платье вмиг забыла!
– Арсений Кириллович! Какая приятная неожиданность!
У князя кружилась голова, в глазах двоилось, ноги подкашивались, а руки тряслись. Словно из тумана он услышал свое имя, оглянулся по сторонам и только потом догадался, что окликнули его сверху. Лицевые мышцы, закаленные светской жизнью, сами собой изобразили радостную улыбку.
– Как я рада! – Софья Лукинична уже спускалась с распростертыми объятиями. – Наконец-то! Сколько лет, сколько зим!
Князь склонился над ее ручкой, от сладковатых духов у него перехватило дыхание и закололо в груди.
– Я тоже рад! – пролепетал Дашкин, с трудом разогнувшись. – Андрей Артемьевич у себя?
Князь, конечно же, приехал к Марфуше, но считал своим долгом засвидетельствовать почтение хозяину дома.
– Вы разве к нему? – томно спросила Лаевская.
– Нет! То есть…
– Не лукавьте, сколько можно притворяться, скрывать свои чувства! Мы и так потеряли немало лет…
Слова Софьи Лукиничны, как хрустальные бокалы, сталкивались в голове Дашкина и бессмысленно, дисгармонично звенели.
– Андрей Артемьевич дома? – обратился он к швейцару, но Софья Лукинична ответить тому не дала.
– Дома, дома. Я вас сама провожу.
На ступеньках Дашкин едва не упал – Софья Лукинична тянула его вверх с такой силой, что он еле успевал переставлять непослушные ноги. А Лаевскую между тем мучили сомнения.
Дашкин следит за ней, значит, влюблен. Привести его в спальню? Но князь еле ноги волочит. А вдруг испустит дух прямо в объятиях? Неспроста ему Юлия изменяет!
Лаевская остановилась как вкопанная прямо у дверей спальни. Какая же она дура! Дашкин не за ней следил! За собственной женой! Обидно, конечно…
– Так вы к Андрею Артемьевичу, князь? – протянула она.
– Да! – прохрипел Дашкин.
Софья Лукинична круто развернулась и поволокла князя в другую сторону.
– Медленней, медленней, умоляю вас! – задыхаясь, произнес он.