Сломанные ангелы
Шрифт:
– Ага… Правда, Вьютин мертв. Вот что ясно неспециалисту.
– Ладно, возможно, были различия в части эмпатии. Что же, психотехника Посланника – достаточно хорошее средство. Позволяет избежать недооценки. К примеру, недооценки такого человека, как Сутъяди.
– То есть преступление Сутъяди в том, что его неверно оценили? Полагаю, такое обоснование приговора ничем не лучше другого.
Карера замер, наградив меня тяжелым взглядом.
– Лейтенант Ковач. Не думаю, что обязан пояснять свои слова. Мера наказания определена и не обсуждается. Этот человек убил моих подчиненных.
– Какое великодушное признание…
Карера не обратил на мои слова никакого внимания.
– Мне может не нравиться это решение, однако его следует исполнить, и я сделаю именно так. А ты, если отчетливо представляешь, что такое хорошо и что такое плохо, обязан меня поддержать.
– Или что?
Получилось не столь вызывающе, как бы того хотелось. С последним слогом я утробно закашлялся, согнувшись пополам и отхаркивая на пол кровавую слизь. Карера передал полотенце.
– Кажется, ты что-то сказал.
– Я сказал: что, если не подпишусь под твоим решением?
– В таком случае мои люди узнают, что ты сознательно укрыл Сутъяди от военного суда подразделения «Клин».
Я поискал глазами, куда бы выкинуть испачканное в крови полотенце.
– Это что, доказанное обвинение?
– Под столом. Нет, сюда. Ковач, не имеет значения – было это или не было. Склоняюсь думать, что было. Хотя по большому счету – все равно. Я обязан следовать уставу, а наказание должно быть неотвратимым и наглядным уроком. Если это устраивает, снова получишь должность плюс новых людей под команду. Нет – покидаешь строй и занимаешь место на разделочном столе.
– Леманако и Квок такое не понравится.
– Конечно. Но они оба солдаты «Клина», и они выполнят приказ. Если им скажут, что это на пользу.
– Не слишком похоже на преданность.
– Преданность – валюта, ничем не хуже любой другой. Что зарабатываешь, то можешь потратить. А укрывательство человека, известного как убийца людей из «Клина», перевесит все твои прошлые подвиги. Любые подвиги.
Карера отпустил край стола и сел прямо. Судя по положению тела, игра была закончена. Обычно он завершал словесный спарринг именно так: последний раунд должен остаться за ним. Таким я видел Кареру в ущелье Шалаи, когда вокруг нас отступали правительственные части, а сверху, из штормового неба, как град сыпались десантники Кемпа. Тогда отступать было некуда.
– Не хочу тебя потерять, Ковач. И не желаю подвергать ненужному стрессу солдат, которые пойдут за тобой. В конце концов, «Клин» означает большее, чем просто один человек из его состава. Недопустимы и внутренние конфликты.
Всеми брошенный, лишенный огневой поддержки и оставленный под бомбами в Шалаи, чтобы умереть, Карера два часа держался в городских развалинах. Пока их не накрыло штормом, сильно ограничившим видимость. Тогда он повел людей в рукопашную контратаку сквозь ветер и клубы пыли. Не разобравшись в ситуации, десантники струсили, отступив в невероятной панике. Когда шторм закончился, ущелье оказалось завалено трупами кемпистов, а «Клин» потерял всего два десятка бойцов.
Он снова придвинулся ближе и сказал, уже без всякой злости:
– Я высказался достаточно ясно, в конце-то концов? Лейтенант, эта жертва необходима. И может не нравиться нам обоим, но… Пока мы принадлежим «Клину»… Такова цена.
Я кивнул.
– Так что, ты готов, проехали?
– Исаак, я умираю. Если к чему-то и готов, то должен немного поспать.
– Понимаю. Не стану задерживать. Итак… – Он взмахнул рукой, и над рабочим столом ожил объемный экран. Я со вздохом попытался навести на резкость. – Группа вторжения отследила траекторию возвращения «Нагини» и в результате вышла чертовски близко к причальному порту марсианского корабля. Леманако докладывал, что не обнаружил никаких органов управления шлюзом. Как вы попали внутрь?
– Вход оказался открытым.
Не успев выстроить достоверную ложь, я решил не скрывать того, что Карера мог узнать на допросах достаточно скоро.
Он недоверчиво прищурился.
– На военном корабле? Звучит неправдоподобно.
– Исаак, этот корабль накрыт силовым полем, граница которого проходит по крайней мере в двух километрах от корпуса. На кой хрен запирать причальный порт?
– Ты видел сам?
– Да. Действует впечатляюще.
– Гм…
Карера слегка перестроил изображение.
– Электронные ищейки нашли человеческие следы, уходившие в глубь корабля на три или четыре километра. Однако обнаружили вас на посту наблюдения, всего в полутора километрах от входа.
– Что было нетрудно. Мы отмечали свой путь огромными знаками из иллюминия.
Карера мрачно взглянул на меня.
– Так вы ходили в глубь корабля?
– Лично я – нет. – Отрицательно качнув головой, я немедленно пожалел об этом движении. Каюта закачалась перед глазами, выпадая из фокуса и возвращаясь обратно. Секунду я ждал. – Кое-кто ходил. Не знаю, как далеко.
– Похоже, были организационные трудности?
Я раздраженно бросил:
– Вовсе нет… Впрочем, не знаю. Исаак, научись удивляться. Поможет, когда окажешься на корабле.
– Так… э-э… получается… – Он замялся, и я даже не сразу осознал, что командир явно сконфужен. – Ты… э-э… Говоришь, вы видели призраки? Ну, там?
Пожав плечами, я не сумел удержать язвительный смешок.
– Мы видели нечто. До сих пор не уверен, было ли это наяву. Подслушиваешь за своими гостями? Нехорошо, Исаак.
Заулыбавшись, Карера сделал жест, будто хотел извиниться.
– Привычки Ламона. Хочешь, не хочешь, а прилипают быстро. Когда он потерял страсть к слежке, оборудование пришлось задействовать мне. Нехорошо, когда такая техника простаивает. – Он вновь обратился к дисплею. – Судя по результатам медицинского обследования, у всех вас есть симптомы тяжелых поражений от контактного разрядника. Разумеется, кроме тебя и Сунь.
– Сунь сама в себя выстрелила. Мы…
Внезапно это показалось необъяснимым. Как невозможно поднять на своих плечах явно тяжелую ношу. Те последние секунды на марсианском корабле: боль и пронзительные ощущения, оставленные его давно погибшим экипажем. И осознание факта: мы сами будем вот-вот вскрыты их болью. Окажемся вывернутыми наизнанку.