Сломанные крылья
Шрифт:
Мария застонала, а Сергей сделал одно незаметное движение рукой, после которого подозреваемый и опознанный чуть не упал на колени, но сумел устоять. Выражение его лица не изменилось. Он утратил страх.
– А что это вы так переполошились? – Зина смотрела на Ирину наглыми черными глазами. – Ну, приехал к вам погостить грудной ребенок. Дальняя родня. Так не в гостинице же ему останавливаться.
– О переполохе речь не идет, – ровно ответила Ирина. – Хотелось бы знать, по какому праву вы посылаете каких-то людей заглядывать в окна
– От любви. Нельзя? С мужем вашим сплю и по нему скучаю.
– По закону нельзя.
– Спать с вашим мужем?
– Посылать людей в чужой дом.
– В милицию, что ли, заявите?
– Не исключено. Вообще-то тебе лучше сказать, были какие-то люди или ты сама просто свой острый нос сунула. А то ведь я могу обнаружить, что нас ограбили.
– А, пугать пришла.
– Да кого тут пугать! Просто не верю, что у такой непутевой девицы есть подельники. Резюме я твое смотрела. В Москве недавно. С одной фирмы попросили через несколько месяцев, сюда устроилась. Толя пожалел.
– Ха-ха! – театрально произнесла Зина. – От такой жалости у меня ребенок мог появиться, а он вдруг у тебя взялся непонятно откуда.
Ирина холодно посмотрела на Зину и подумала: ей все равно, что случится с этой дрянью, если… Она не стала додумывать. Ясно, что в этом 44-м размере злобы не меньше, чем в целой банде мстительниц. И все же нужно попытаться выжать какую-то информацию. Как-то надавить на эту злобу, на эту наглость.
– Мой муж – слабый человек, – небрежно сказала Ирина. – Но неужели практически во время флирта, так сказать, с моим мужем на тебя нашлись еще любители? Никогда не поверю. Такие, как ты, вдоль шоссе продаются, как селедки из бочки. Максимум, что ты можешь словить, – это шпану нанять на те деньги, которые Анатолий платит. Я случайно не угадала?
– Ты совершенно не случайно мимо пролетела. Потому что для тебя твой Анатолий – потолок. А я таких бизнесменов недоделанных в ближайшем продуктовом вижу пачками. В очереди за картошкой стоят. В меня, может, настоящий олигарх влюбился. Я у него теперь ночую. Он для меня сделает, что попрошу.
– И что же ты попросишь?
– Жизнь вам испортить. Разобраться, кто вам в пеленки какает.
Зину уже не столько интересовал ребенок – в принципе, она вполне допускала, что его действительно оставила какая-то родственница, – сколько то, что она, кажется, попала в точку. Жену Анатолия явно клинит из-за этого младенца. Она, конечно, из себя никогда не выйдет, но примчалась же сюда допрашивать ее? Это что-то значит.
– Олигарх, говоришь? Бывает. То-то ты вся светишься от счастья и благополучия.
Ирина насмешливо улыбнулась и вышла из приемной. На улице она прерывисто вздохнула и нахмурилась. Затем села в свою машину, но никуда не поехала. Просто отъехала подальше, чтоб машину не было видно тем, кто выходит из офиса.
Глава 24
Надя и Никита приехали домой, молча прошли в спальню и синхронно, как автоматы, сели рядом на большой мягкий диван. Перед Надиными глазами, как портрет, стояло Олино удивленное, растерянное лицо. Бледное, печальное
Было такое безмятежное время, когда Надя боролась с этим лицом в деревянной рамке, в памяти и сердце Никиты. А теперь вот так все повернулось. Она просто есть. Еще ничего рокового не произошло, но с этим фактом уже невозможно жить. Или возможно? Надя не знала, есть ли у нее надежда. А Никита молчал.
– Дорогой, – повернулась она к нему. – Я хотела бы знать, между нами что-то изменилось?
– Понимаешь, – мягко сказал Никита, – все, конечно, выглядит сейчас двусмысленно. Нам даже трудно объясняться. Ты, может, спрашиваешь об одном, а я отвечу о другом.
– Но ты ответь.
– Просто все изменилось. Оля нашлась. Она пытается как-то справляться со своей страшной трагедией, со всем, что с ней произошло. Маньяк заставил ее невероятно страдать. Она родила от него ребенка, которого он сразу куда-то увез и не говорит куда. И есть я. Она не перестала быть для меня родным человеком. Если я останусь в стороне, у меня просто сердце разорвется. Я должен что-то делать: искать, спасать. Но между нами… Тобой и мной… Между нами ничего измениться не может. По большому счету. Мы сблизились в беде. Попытаемся не отдалиться и сейчас, правда?
Надино лицо было исступленным, когда она схватила Никиту за руки:
– Как я могу отдалиться? Я приросла к тебе. Меня нет без тебя. Но ты нужен мне весь, как раньше, – открытый, мой. Я ведь не та, которой была в начале нашего знакомства. От роли помощницы в твоем главном деле – заботе об Оле – я могу просто взорваться, сгореть, разлететься на куски.
– Господи, как страшно ты говоришь! Успокойся. Забота об Оле – не мое главное дело. Я хочу помогать, но теперь это объективно уже не мое дело. Так считает она сама. Давай я налью тебе чего-нибудь выпить.
– Давай ляжем в постель.
– Давай, – вымученно улыбнулся он. – Мы, кажется, устали. Я только сполоснусь под душем.
Он стоял под холодным душем. Мозг горел. Как теперь со всем справиться? Как успокоить жену? Как вернуть доверие Оли? Он шепотом произнес ее имя, и сильный спазм сжал горло и грудь. Он еле вздохнул. Боже, Оля жива, а его боль возвращается с такой силой.
Надя задвинула шторы и лежала, обнаженная, под одеялом. Она смотрела на Никиту пылающим, истосковавшимся взглядом. Он лег рядом, обнял ее, закрыл глаза, и она повела его в свой кромешный рай, который, конечно же, был адом, так страдали их тела и сердца.
Зина вышла из офиса минут через двадцать после Ирины. У нее было расстроенное, хмурое лицо. Она позвонила кому-то по мобильнику, явно не в первый раз, но не дозвонилась. Постояла в задумчивости, затем решительно остановила такси. Ирина поехала за ней. Зина остановила машину у четырехэтажного дорогого дома в переулке Старого Арбата. Подошла к воротам и о чем-то спросила охранника. Тот отрицательно помотал головой. Зина быстро и настойчиво говорила что-то еще. Охранник пожал плечами и пропустил ее во двор. Она села на скамейку у детской площадки и нетерпеливо уставилась на дорогу.